Мгновение в лучах солнца

— Верно, но здесь я не стану его ждать, у меня есть на то причины.

— Хорошо, я отвезу вас в Морелию.

— Идемте, мне еще кое-что нужно сделать.

Такси осталось ждать напротив гостиницы. Она вошла во дворик, вдохнула пьянящий, кристально чистый воздух, затем, прижав руки к телу и закрыв глаза, тихонько отворила дверь.

Он лежал спиной к ней и спал. Быстро и бесшумно надев жакет и проверив деньги в кошельке, она подошла к кровати и посмотрела на спящего мужа — знакомые черные волосы на затылке, профиль, закрытые глаза. Он зашевелился и спросил сквозь сон:

— Что?

— Ничего, — ответила она, — ничего и еще раз ничего.

Такси с грохотом пронеслось по городу и на невероятной скорости вырвалось на шоссе. Позади остались и город, и гостиница, и спящий в гостинице человек, и...

Все. Мотор заглох.

«Нет, нет, — думала Мэри, — о боже, нет, только не это. Мотор сейчас заведется, должен завестись».

Таксист выскочил из машины, ожег господа бога взглядом, рванул капот, казалось, его скрюченные руки вот-вот схватят мотор, вырвут железные внутренности; лицо застыло в нежной улыбке невыразимой ненависти. Он повернулся к Мэри и заставил себя пожать плечами, подавив ярость: на все воля божья.

— Я провожу вас до автобусной остановки, senorа, — сказал он, помог ей выйти из машины и показал дорогу.

Автобус стоял на площади. В него садились индейцы; одни входили молча, медленно, уверенно, величаво, другие тараторили как птицы, пихали в автобус детей, корзины с цыплятами и поросят.

Мэри вошла в салон, и со всех сторон на нее обрушились запахи: горячей смазки, бензина и масла, мокрых кур, мокрых детей, обливающихся потом мужчин и женщин, старых истертых чехлов и маслянистой кожи...

Она пробралась назад, чувствуя любопытные взгляды индейцев.

— Я уезжаю, наконец-то я уезжаю, ухожу, я больше никогда его не увижу, я свободна, свободна.

Она чуть не засмеялась.

Автобус тронулся, пассажиры тряслись и качались, что-то крича и улыбаясь, а позади остались город, Отель де лас Флорес, внутренний дворик и Джозеф...

Она повернулась, скрестила руки на груди и стала размышлять, чего же добилась своим отъездом. На мгновение ей показалось: как же это хорошо — сидеть, откинувшись на спинку кресла, и созерцать тишину. Ничего не знать, ничего не чувствовать, ни о чем не думать.

Автобус мчался вперед сквозь свежий сладкий полуденный воздух, между иссохшими львиными шкурами гор, под старинными акведуками, по которым, словно свежий ветер, бежала вода, мимо церквей. Вдруг, совершенно неожиданно для себя, Мэри подумала: