Место встречи изменить нельзя

– Ну, потерпи, карапуз, потерпи немного... Потерпи, кутька, чего-нибудь придумаем...

Жеглов взглянул на меня, усмехнулся:

– Ты веришь в приметы?

– Верю, – сознался я.

– Добрый тебе знак. Мальчишка-найденыш – это добрая примета, – сказал, улыбаясь, Жеглов и велел Синичкиной распеленать ребенка.

– Зачем? – удивилась девушка, и я тоже не понял, зачем надо разворачивать голодного и, наверное, замерзшего ребенка.

– Делайте, что вам говорят...

Синичкина быстрыми, ловкими движениями распеленывала мальчика на столе, и мне приятно было смотреть на ее руки – белые, нежные, несильные, какие-то особенно беззащитные от того, что узкие запястья высовывались из обшлагов грубого шинельного сукна. Синичкина хмурила брови, сейчас совсем немодные – широкие и вразлет, а не тоненькие, выщипанные и чуть подбритые в плавные, еле заметные дуги.

Жеглов взял малыша на руки, и тот заревел еще пуще. Держа очень осторожно, но твердо, Жеглов бегло осмотрел этот мягкий комочек, вынул из-под него записанную пеленку и снова передал мальца Синичкиной:

– Все, заворачивайте. Смотри, Шарапов, – у него на голове родимое пятнышко...

На ровном пушистом шарике за левым ушком темнело коричневое пятно размером с фасолину.

– Ну и что?

– Это хорошо, во-первых, потому, что будет в жизни везучим. Во-вторых, вот здесь, в углу пеленки – полустершийся штамп, значит, пеленка или из роддома, или из яслей. Пеленку заверни, отдадим нашим экспертам – они установят, что там на штампе написано было. А тогда по родимому пятнышку и узнаем, кто его хозяин. Кстати, как думаешь, сколько времени пацану?

– Я думаю, недели две-три,- – неуверенно предположил я.

– Ну да! Как же! – усомнился Жеглов. – Ему два месяца.

– Мальчику месяц, – сказала Синичкина. – Он ведь такой крошечный...

– Эх, вы, молодежь, – засмеялась старуха, до сих пор молча наблюдавшая за нами. – Сразу видать, что своих-то не нянчили. Три месяца солдату – видите, у него рожденный волос уже полез . с головы, на настоящий меняется, значит, четвертый месяц ему...

– Ну, и хорошо, скорее вырастет, – усмехнулся Жеглов. – Значитца, так: ты, Шарапов, с Синичкиной махнешь сейчас в роддом. Какой здесь поближе? Наверное, на Арбате – имени Грауэрмана. Пусть осмотрят пацана – не заболел ли, не нуждается ли в какой помощи, и пусть его накормят там, чем положено. А к вечеру договоримся – переведут его в Дом ребенка....

– Слушай, Жеглов, а могут не принять пацана в роддоме? – спросил я.

Жеглов сердито дернул губой: