Мелодии семейного хора

— Скоро после того, — вспоминает Валерий, — ребята с работы записи дали с какими-то ансамблями западными. Дескать, просвещайся. Прокрутили мы их с женой. Ничего, бойкие ансамбли. Только мы решили их себе не переписывать, пленку не тратить. Зачем, если не лежит душа к такому?!

Снова о том же. О критериях, о причинах пристрастий и наклонностей. Так о чем спор — только о вкусах?

— В какой-то давней телевизионной передаче спорили о музыке и о музыкантах, — говорит Александр Васильевич Лялин. — В студии тогда Леонид Утесов был, он-то и сказал, что бывают певцы, которые поют и одновременно слушают себя — слушают, как они поют. Запомнилось мне это. Вот и сегодня я стараюсь угадать, для кого поет артист — для себя или для окружающих? Часто бывает, что и угадываю...

— Деда, смотри, опять кривляются, — перебивает внук, четвероклассник Володька, показывая пальцем в экран телевизора. Слышать-то он нас слышал, но вот мог ли что-нибудь понять?

А на экране действительно популярная эстрадная певица делала физзарядку под фонограмму песенки... кажется, о любви.

— Чего ты, Володька?

— А-а, лучше выключу и гулять пойду.

Нет, откуда ему понимать в таком возрасте. Хотя — вдруг?

Когда-то маленький Вовка здорово пел на днях рождения мамы. Ну, будто ей в подарок. И голос, и слух у мальчишки отличные, так что подарок получался что надо! Совсем уж было решили отдать его в музыкальную школу, чтоб пел и на баяне учился. Вовка и сам того же хотел. Только, когда гулял с родителями по улице, встретилась им какая-то знакомая и зашептала горячо, убедительно:

— Не отдавайте мальчика, света белого невзвидит. Замучают, гулять не дадут, только зубрить, учиться!

Чтоб ей это все не при ребенке выложить! Глаза у Вовки стали большими, щеки задрожали, он покрепче ухватил руку отца. И больше не хотел слышать о музыкальной школе. Как отшило парня. И в подарок никому уже не поет вовсе. Хотя в школе (в обычной, средней) по пению у него все та же неизменная пятерка. Только кому от нее радость, от пятерки этой?

Больше всех огорчилась бабушка, Екатерина Васильевна. Вовка был ее последней надеждой иметь в семье баяниста. Который мог бы подобрать мелодию и в дни радости и когда грусть подступает. Когда хочется самой с домашними спеть что-нибудь на манер Стрельченко или Толкуновой. Так же просто и сердечно.

Но нет в большой семье баяниста. Учился Саша, старший сын Николая, да, видно, не талант был — бросил. Потом пошел поступать младший, Юрашка. Кто-то из педагогов приемной комиссии взял да и брякнул между прочим: «А слух-то слабоват...» И аж взвился Юрка, заявил, что ни ногой больше в эту музшколу. Теперь вот не повезло и с Володькой, младшим внуком Екатерины Васильевны.

Могла бы выручить Нина, жена Валерия, ведь у них в деревне вся семья на гармошке играла. Но Нина была первенцем среди пятерых детей, многие заботы о братьях и сестрах на нее легли, потому у нее единственной времени не было, чтоб научиться.

Подумает обо всем Екатерина Васильевна, вздохнет и успокоится. Ладно, и без баяниста как-нибудь. Все равно песня из дома не уходит. Ведь как соберутся они всей большой семьей на какой праздник, как запоют — и не остановишь. Отцу с сыновьями закалку «хор мальчиков» дал, а снохи еще и побойчей будут. Что на язык попадется, то и поют.

Но особо трогательно, с каким-то необъяснимым трепетом исполняют в семье все же две песни. Это знаменитая «Катюша», словно бы в честь ее. Екатерины Васильевны, встретившей и полюбившей своего Александра Васильевича еще в те далекие военные годы. И любимая отцовская — «Враги сожгли родную хату». Всегда замирает Александр Васильевич при первых же ее словах и слушает, будто не дышит. И даже слезы вдруг могут навернуться, если кто в минуты эти собьется, сфальшивит. Но в семейном хоре Лялиных такое бывает крайне редко.

Спор о музыкальных вкусах, о выборе и пристрастиях, об отношении к любому произведению искусства, отношении потребительском или духовном... «Надо стараться понять любую музыку», — говорят в тихом доме на набережной Тургенева и стараются, как бы трудно это ни было. И вот уже наряду с Толкуновой и Богатиковым, со Стрельченко и Кобзоном выбирают они для себя и лучшие песни современных вокально-инструментальных ансамблей, и музыку Поля Мориа, и Азнавура, и еще многое... Выбирают то, что исполняется негромко и, как сказал бы маленький Володька, «без кривляния».

И еще эпизод напоследок, вроде заключительного куплета. Возвращался как-то Александр Васильевич с вечерней смены — он любит вечерние, суеты меньше, работать спокойней — и вдруг увидел в темноте ночи одного парня. Точнее, сперва не увидел, а услышал.

Тот шагал легко, бесшумно и насвистывал. Что-то очень знакомое. В тишине ночи легкая мелодия разносилась далеко, звучала так изящно, удивительно ново, что Александр Васильевич невольно прибавил шагу, двинулся следом. Тем более что было по дороге. Так и шли через спящий город два человека, молодой и уже пожилой, и вела их за собой музыка. Это был Чайковский, танец маленьких лебедей из «Лебединого озера».

А назавтра, в цехе, взявшись за какую-то новую сложную деталь, Александр Васильевич поймал себя на том, что... насвистывает. Негромко, будто невзначай. Ту самую мелодию. Оглянулся — услышит кто, подумает, что спятил старый. Потом улыбнулся, махнул рукой. Пусть слышат. Ведь это музыка. Настоящая. Которую надо понимать.