– Нет, Джонсон. Анастасия Джонсон. Если вы его посадите, то и меня сажайте.

– Ну что ты, дура, городишь! Кто говорит об аресте? – зарычал на нее Мастер. – Мистер Эрмитейдж, пойдемте отсюда, а то мне вся эта волынка уже обрыдла.

Полицейский инспектор присоединился к процессии, и пока они пробирались на помост, он, как официальное лицо – представитель власти на местах, – выговорил себе у Эрмитейджа бесплатное местечко в первом ряду, чтобы оттуда следить за -порядком, а затем уже как частное лицо у того яге Эрмитейджа поставил на Мастера тридцать шиллингов по ставке семь к одному. Войдя в здание, все двинулись по узкому проходу, оставшемуся среди монолита волнующейся толпы, к деревянной лестнице, ведущей на помост, поднялись наверх и перешагнули через канаты, подвешенные на высоте пояса на четырех угловых стойках. И тут Монтгомери понял, что он находится на том самом ринге, где будет решаться его дальнейшая судьба.

На одной из угловых стоек развевался бело-голубой стяг, и Бартон провел его в этот угол и посадил на стул, а сам вместе со своим помощником – оба в белых свитерах – встал рядом.

Так называемый ринг представлял собой квадратную площадку размером двадцать на двадцать футов. В противоположном от Роберта углу виднелась мрачная фигура Мастера, рядом с ним его рыжая подруга и еще один малый с туповатым лицом – секунданты. Возле каждого боксера стояли таз и кувшин с водой, лежали губки.

Вначале Монтгомери был настолько сбит с толку ревом и криками зрителей, что решительно не мог понять что к чему. Однако пока длилась заминка, происшедшая по вине рефери, вдруг куда-то пропавшего, Монтгомери огляделся по сторонам. Взору его представилась интереснейшая картина, она запомнилась ему на всю жизнь. Длинные ряды деревянных скамеек круто уходили вверх под самый купол, вместо которого виднелся серьги квадрат неба. Большой зал до самого верха был сплошь забит людьми в различных одеяниях: на передних скамейках преобладало тонкое английское сукно, на задних – вельвет и бумазея. Лица всех сидящих были обращены на Роберта.

Там и сям среди зрителей виднелись собаки, скулившие и рычавшие. В такой плотной массе людей вряд ли кому удалось бы различить отдельные лица, поэтому единственное, что увидел Монтгомери, – это мерцающий блеск медных касок, удерживаемых на коленях десятью кавалеристами из его почетного эскорта. У помоста расположились репортеры, пять человек, трое из местных газет, а двое из самого Лондона. Но куда исчез главный персонаж предстоящего зрелища – рефери? Уж не попал ли он в тот шумный людской водоворот – у входа?

Мистер Стэплтон отстал от остальных участников, чтобы осмотреть кожаные перчатки, в которых предстояло драться боксерам, поэтому вошел в здание позже всех. Он двинулся было по узенькому, бессильно петлявшему среди плотной массы народа коридорчику, который вел на ринг, но толпа разъяренных людей преградила ему дорогу. Только что перед этим повсюду разнеслось, что боксер от уилсонских угольных копей – джентльмен и что другой джентльмен назначен судьей. Волна подозрения прокатилась среди обитателей Крокелиг им хотелось, чтобы рефери был свой парень, а тут, на тебе, совершенно посторонний, и Стэплтону отрезали путь, как только он ступил на порог. Возбужденная толпа окружила его: люди размахивали кулаками над его головой и проклинали его. «Катись назад в свой Лондон! Тут и без тебя обойдутся! Пошел вон!» – неслось со всех сторон.

Стэплтон в запрокинутом на самый затылок блестящем цилиндре глянул вокруг, себя из-под нависших бровей и понял, что находится в самом центре рассвирепевшей, угрожающей толпы. Тогда он вытащил из кармана золотые часы, положил их на ладонь и спокойно заявил:

– Еще три минуты – и я отменю матч.

Толпа вокруг него так и взвыла. Его хладнокровный вид и вызывающе сдвинутый на затылок цилиндр прямо выводили людей из себя. Тяжелые кулаки угрожающе поднялись, но... очень трудно ударить человека, который не обращает на вас никакого внимания.

– Еще две минуты – и я отменю матч. Толпа разразилась свирепой бранью. Горячее

дыхание разъяренных людей обожгло ему лицо.

– Сказано тебе, проваливай! Убирайся туда, откуда пришел!

– Еще одна минута – и я отменю матч.

И хладнокровие одного победило бурную, но нерешительную толпу. Вокруг послышалось: «Эй ты, пропусти его, а то и в самом деле отменит матч!», «Пропустите его, пусть идет!», «Дорогу рефери! Дорогу джентльмену из Лондона!»...

Стэплтон – его подталкивали сзади и чуть не на руках несли – добрался до ринга, где уже стояли два стула, один для него, а другой для его помощника-хронометриста. Он уселся на стул, руки положил на колени, цилиндр его съехал еще дальше на затылок, и сидел так – невозмутимый и важный, всем своим видом показывая, что он отчетливо осознает всю возложенную на него ответственность.

На помост взошел мясник Эрмитейдж, представительный, осанистый, и поднял толстые, усыпанные перстнями руки, призывая к молчанию.

– Джентльмены! – начал было он громко, но осекся и повторил чуть тише: – Джентльмены!

– И леди! – выкрикнул кто-то из публики, ибо в самом деле в числе зрителей виднелось много женщин.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.