Маленький

Потом взял бумагу... И мгновенно забыл и начальника, и девушку, и зачем он приехал сюда. Токи были такими, что все полупроводники в блоке обязаны были сразу, в тот же миг, как сборщик ошибся, выйти из строя, попросту говоря, сгореть.

Он только и смог выговорить: «К-как?» Машинально вернул бумагу и, включив УИП, снова стал проверять.

– Р-работает... – растерянно проговорил он. – Чудеса.

– Ну, тогда подписывайте. – засуетился начальник. – Командировку закроем будущей неделей, так что заедете в Москву, отдохнете.

– Я-то подпишу, – мучаясь, начал Пинчук. – Только как же... – Он неуверенно посмотрел на блок. – Гарантию как на него давать? Сейчас работает, а через час сгорит. Такие токи. – И покраснел, вспотел, не знал, куда скрыться из-за того, что приходится противиться, проявлять волю. В этот момент он чувствовал себя так, как если б не знал, что он взрослый и вокруг взрослые, бросил бы все по-мальчишески, убежал.

– Ну, а мы разве не берем на себя ответственность? – повысил голос начальник. – Что, у нас образование низке, мы не понимаем?! Есть случаи, когда допустим риск. А в данном случае он допустим в превосходной степени. Ведь участки схемы работают по режимам. То есть элементы блока в полном порядке?

Пинчук замялся. Чего, в самом деле: люди ведь понимают. Блок в порядке. Поставят в комплект, а там дальше, на станцию. Даже если что и не так, никто не узнает, кто виноват. По крайней мере ему, Пинчуку, меньше всех от этого горя. Но неожиданно подумал: «Ну, а люди что скажут?» И, раздражившись на тех, кто подсунул ему заведомо некондиционный блок, прокричал:

– А раз «элементы» – так те, кто эти элементы поставляет, пусть и подписывают! Тогда и я распишусь. – Резко поотключал приборы, сбросил халат и пошел.

– Постой, – догнал его Глинка. – Ты же знаешь, что сроки. Не валяй дурака! Они же в разных концах! Как же они подпишут?

– А мне что! – закричал Пинчук, чуть не плача. – Мне-то что! Чего я должен отвечать? Пусть они... телеграммы дай... отвечают.

И, расстроенный, пошел с завода. Под навес даже не посмотрел. Там уже зачихал компрессор, и девушки, спустив марлевые маски под подбородок, пересмеивались, сидя на кабельном барабане.

По дороге свернул в буфет, выпил пива, поел, но расстроился еще больше. И, почти отчаявшись, готовый улететь, уехать, пошел звонить в ОТК. «Пусть Трикулу присылают. Уеду. Нашли дурака, – остановился и приготовил трешку. – Посылают – не откажись, нажимают – не откажись, а потом Пинчук. все Пинчук. все на Пинчука сыплется».

– На три рубля мне, – попросил он.

– Минут сколько?

– Знаю я, сколько этих минут?! – крикнул расходившийся Пинчук. – Я даю три рубля... Десять минут, понятно?! Десять. Мало? Еще дам. – И, дернув головой – ну, дескать, и народ! – отошел, уселся на диване. Раж в нем постепенно спадал, вспомнил, что забыл в камере на проходной «портфелик», вспомнил девушку, на мгновение задумался и задремал. И вдруг вздрогнул

– Гражданин! – вещал динамик. – Вас вызывают! И заметался, не зная, к телефонистке, в кабину или в кассу бежать.

– Первая кабина, пер-вая!.. Пинчук торопливо ухватил трубку и, боясь, что уходят минуты, даже не закрыв дверь, закричал:

– Але! Трикуло! Але! Пинчук это!

Телефонистки с улыбкой переглянулись.

– Трикуло!.. – И, почему-то решив, что о конфликте на заводе по телефону говорить нельзя, вспотел всем телом, беспомощно огляделся, потянул к себе дверь... Но слова, какими можно было бы объяснить, на ум не шли.