Не прежние времена, эти шапок перед господами не ломали. Шутка ли – государевы гонцы! Мундира не оправят – сразу в главную залу, велят квасу, а то и водки. Шлют дворовых будить воеводу или коменданта. И не заикайся, что барин ночью вставать не любит, кулаки у царевых посланцев – не приведи бог. Но коменданты уже ученые – указы Петра читать велено в тот же миг. где они кого застанут, – запалив свечи, разбирали государевы строки:
«Надлежит вам как во укрепление города, також и в провианте трудиться... Того же смотреть и в воинской амуниции. Ежели неприятель будет ваш город атаковать, то... боронитца до последнего человека и ни на какой аккорд с неприятелем никогда не вступать...
Також, ежели коменданта убьют, то надлежит первому под ним офицеру комендантом быть, и так последовать и протчим (сколько побитых не будет) одному за другим, чтоб дела тем не остановить».
Но дело и не стояло. Вся Левобережная Украина полыхала огнем и ненавистью к шведам. На неприятеля поднимались, как на бешеного зверя, целыми селами. Казаки жгли свои хутора и хлебные запасы, угоняли скот в леса и балки, сами шли промышлять отбившиеся от главных сил шведские отряды и провиантские команды. Города украинские слали русскому командованию выборных людей с клятвой в верности и готовности биться с врагом не щадя живота. Государю Петру Алексеевичу доносили, что шведы дошли до крайности, «от голода и болезни тако опухли, что едва маршировать могут».
Подъезжая к дымившимся пепелищам, где рыскали в поисках обгорелого зерна голодные гренадеры, Карл пришпоривал вислозадого коня, косил свирепым взглядом на гетмана. Тот прятал лицо в воротник, отворачивался. Карл мог бы спросить у Мазепы, где обещанное им пятидесятитысячное войско. где лопающиеся от припасов провиантские магазины и амуниция, где ключи от городов и крепостей. Почему вместо хлеба-соли из-за частоколов сыплют по «освободителям» картечью? Но что толку спрашивать, и так ясно что Украина не пошла за изменником и никакие его посулы не вернут ему покорности малороссов.
Была надежда на Батурин, гетманскую резиденцию, куда навез Мазепа, давно склонявшийся к измене, вдоволь продовольствия, фуража, пороха и и артилерийских припасов.
Но быстрый Меншиков с драгунами и здесь опередил – неожиданным налетом ворвался в крепость, разогнал гарнизон, что не успел вывезти – предал огню. Шведы застали одни головешки.
Но Карл упрям. Ему, королю шведов, второму «Македонскому», в пятнадцать лет надевшему корону, нелегко смириться с мыслью о неудаче предпринятого вторжения в Россию. Просчеты нынешнего похода он загораживал воспоминаниями о нарвской баталии: ах, какая блистательная была атака. как бежали тогда московиты от его лихих солдат, бросая обозы и артиллерию, с сегодняшним царевым фельдмаршалом во главе. Было, бежали. Но следовало бы помнить Карлу, что сбросили тогда шведы в стылую воду Наровы не регулярное войско, а тех же, по сути, ополченцев, дворянскую конницу, худо обученных, «неискусных сыскать викторию», голодных, ведомых в бой иностранными офицерами. Два же гвардейских и Лефортовский полки противостояли неприятелю достойно, и немало шведов легло у их рогаток. Объективный летописец мог бы напомнить королю шведов, что со времени нарвской баталии минуло 9 лет, что после Нарвы были Эрестфер и Гумельсгоф, где виктории остались за Петром, что взяты штурмом уже Нотебург, Ниеншанц. Дерпт, что была, наконец, вторая Нарва, сражения под Добрым и Лесным, весьма несчастливые для короля.
...Карл придержал коня, дожидаясь, когда с ним поравняется низкий крытый возок, из щели которого торчала медвежья полость. Нагнувшись, рванул на себя дверцу, из возка выглянуло седоусое с хрящевидным носом лицо гетмана. Карл молчал, ждал.
– Ваше величество, – гетман попытался встать, но медвежья полость мешала. – в Полтаве войско найдет все, что ему нужно припасы, верных сподвижников, отдых. Полтава богата. Взяв ее, ваше величество убедит казаков в своей силе. Они оставят сомнения, встанут в ряды доблестной шведской армии и пойдут на Москву. Помимо того, султан и крымские татары только ждут вашего сигнала... – Латинская речь гетмана была почти безукоризнененной.
Карл отвернулся, ударил ботфортами по заиндевевшим бокам коня: «Ладно, пусть будет Полтава»
Оставим пока короля шведского среди приднепровских пустошей. Вернемся в век наш, вобравший в себя немало военных событий, куда масштабнее тех, о которых мы повествуем. Многие, даже не ключевые операции Великой Отечественной превосходят по задействованным в ней средствам, силам и драматизму самые значительные сражения далекой Северной войны. Но мы вспоминаем о тех временах и будем вспоминать еще. Только ли затем, чтобы отдать должное красным числам истории нашей?
Никто уже не скажет, нарочно ли Петр медлил с решающим сражением, дожидаясь девятимесячного срока со дня битвы при Лесной. Вернее всего, это было простое совпадение – решение искать победы над неприятелем именно в конце июня 1709 года. Как бы там ни было, позднее под его диктовку будет записано, что сражение у Лесной он считал матерью Полтавской битвы: «...Ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие принесла, егда совершенного ради любопытства кто желает исчислять от 28 сентября 1708 до 27 июня 1709 года»
Что ж, Царь любил каламбуры. Но справедливость требует относиться со всей серьезностью к иным из них. И если смотреть шире, то полтавская баталия, в свою очередь, была матерью побед других. Вспомним Очаков, Измаил, Бородино, оборону Севастополя… Из прошлых военных опытов черпаем мы национальную гордость, ратное мастерство, стойкость и свободолюбие. И ведь именно под Полтавой Россия сокрушила впервые одну из лучших европейских армий. Полтава стала перекрестием истории российской, счастливым для нее и памятным для ее врагов. Так поклонимся же пращурам нашим, кровью своей вернувшим Отчизне исконные ее земли, добывшим себе воинскую славу, древо которой дало столь могучие и обильные плоды.
...Весной 1709 года Карл ХII с почти сорокатысячной армией подошел к Полтаве. Ближней целью шведов было взятие крепости, дальней – поход на Москву. При европейских дворах уже шепотом произносили имя генерала Шпарра, назначенного комендантом русской столицы. Полтава нужна была Карлу не только как долгожданный отдых, но и как доказательство шведской силы перед лицом колеблющегося турецкого султана. Порта выжидала, слишком крупная шла игра, чтобы ошибаться в ставках. Велев доносить о всех действиях и передвижениях русского царя, султан отдал тайный приказ готовить армию.
Опасения восточного владыки не лишены оснований. Воля и ум Петра пронизывали все клетки государственного организма, напрягавшегося изо всех сил от возложенной на него ноши. И хотя сопротивлялась старая Россия, бунтовала, но все-таки подчинялась твердой руке царя – мастерового, драчуна и солдата. Петр видел дальше других, потому и пошел на эту войну, тяжкую, долгую и кровавую, что не мыслил себе будущего великого государства без прямых путей в Европу.
Не в пример Карлу он понимал войну не как цель, а лишь как неизбежное и горькое средство. Закрепившись в устье Невы, Россия не желала большего и готова была заключить мир. К тому вынуждали веские причины – волнения калмыков, Запорожской Сечи, военные приготовления Константинополя, необходимость сосредоточить усилия на проведении внутренних реформ.
Петр разрывался на части. Легко Карлу, занятому лишь войной. А у него заботам несть числа: рекрутские наборы, соляные пошлины и хлебные сборы, строительство флота, провиант для войска, закладка железоделательных заводов и ткацких мануфактур, учреждение сената, работа над воинским уставом... Дела лезли со всех сторон...
Однако ясным умом понимал Петр, что главная на сегодня беда – шведы: пока не вышибет он из рук короля шпагу, не волен заниматься мирным устройством государства.
Велев Шереметеву и Меншикову изнурять шведов беспрестанными набегами, Петр весной едет в Азов. Там и получил царь известие, что шведы всем войском осадили Полтаву. Последнее предложение о мире, сделанное царем незадолго до того, было отвергнуто, Карл высокомерно ответил, что условия мира он будет диктовать в Москве, предварительно получив от России 30 миллионов ефимков контрибуции за военные издержки. Выход был один – сражение. Отложив все дела, Петр заспешил к армии.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.