Развязка наступила двадцатого июля.

Гиммлер знал многое. Не знал он одного: полковник Штауффенберг два раза откладывал проведение покушения на Гитлера только потому, что в ставке не было ни Геринга, ни Гиммлера. Штауффенберг принадлежал к левому крылу оппозиции. Он не считал возможным сохранение гитлеризма путем устранения одного Гитлера. Он требовал ликвидации гитлеризма как такового.

20 июля 1944 года он вылетел с аэродрома в Рансдорфе под Берлином, чтобы прибыть в резиденцию Гитлера на совещание по вопросу о формировании новых дивизий резерва. Совещание началось в 12 часов 30 минут. Генерал Хойзингер свободно разыгрывал на громадной карте, что была расстелена на длинном столе, приблизительную схему сражений, громыхавших на Восточном фронте.

Штауффенберг потерял во время африканского похода руку и глаз и поэтому очень импонировал фюреру (тот особо ценил физически выраженные проявления героизма). И вот этот Штауффенберг вытащил под столом чеку из английского замедленного взрывателя, положил кожаную темно-коричневую папку с миной, уже готовой к взрыву, поближе к фюреру, поднялся и, чуть склонив голову, негромко сказал Кейтелю:

— Прошу простить, мне необходимо связаться с Берлином.

Гитлер мельком только глянул на полковника, и некое подобие улыбки скользнуло по его лицу. Кейтель недовольно поморщился: он не любил, когда нарушался порядок во время докладов оперативных работников штаба.

— Русские, — продолжал докладывать Хойзингер, — крупными силами продолжают поворачивать западнее Двины на север. Их передовые части находятся юго-западнее Динабурга. Если мы не отведем группу армий от Чудского озера, нас постигнет катастрофа.

Сочетание великого и смешного, трагичного и шутовского в логике жизненных явлений. Хойзингер не сказал больше ни единого слова: высверкнуло оловянно-красным пламенем, рухнул потолок, вылетели с морским, скляночным перезвоном толстые стекла из распахнутых окон летнего бунгало — это произошла простая и закономерная химическая реакция в бомбе полковника Штауффенберга.

Гитлер вскочил с пола — в синем дыму и горьковато-соленой копоти.

— Мои новые брюки! — закричал он обиженным, чуть охрипшим голосом. — Я только вчера их надел!

В тот же день, двадцатого июля, основные руководители заговора были расстреляны во дворе на Бендлерштрассе. Беку и Штауффенбергу предложили застрелиться. Бек застрелился, Штауффенберг отказался.

— Кончают самоубийством люди, виноватые в чем-то. Я ни в чем не виноват перед народом.

Его расстреляли под рев автомобильных моторов.

Путч кончился.

Гиммлер понял, что теперь, пока еще Гитлер и Геринг находятся в Растенбурге, в ставке «Волчье Логово», ему остаются считанные часы для того, чтобы уничтожить наиболее влиятельных заговорщиков, которые не могли не знать о его, рейхсфюрера, осведомленности по поводу планов путчистов. Он должен был уничтожить тех, кто мог сказать про это еще до того момента, пока эсэсовские следователи арестуют ядро заговорщиков. Поэтому расстрел Бека, Штауффенберга и других был только первой акцией, впрочем, не столько им организованной, сколько удачно подыгранной ему людьми, близкими командиру батальона охраны «Великая Германия» Ремеру. Зато несколько внешне ничем не выдающихся военных, но знающих скрытые пружины в переговорах с Берном и Стокгольмом, были расстреляны или вынуждены покончить с собой уже по прямой санкции Гиммлера.

Гиммлер после того, как были убраны некоторые незаметные, на первый взгляд, но очень широко осведомленные люди, начал широкую волну террора, получая этим индульгенцию фюрера в случае, если хоть какие-то крохи правдивой информации дойдут до Гитлера.

Канариса рейхсфюрер и боялся и в то же время совсем не боялся. Он считал, что этот умный хитрец поймет: молчание — залог его спасения. Именно поэтому он мучительно долго раздумывал, как ему обосновать причины ареста адмирала и стоит ли вообще его арестовывать, может быть, разумнее оставить его под домашним арестом. Канарис — это выгодная разменная монета в игре с противником. Но Гиммлер, к своему счастью, не успел начать осторожного разговора с фюрером. Тот просто спросил его:

— Как себя ведет этот негодяй в камере?

— Кто именно? — не понял Гиммлер. — Этих негодяев оказалось немало, и все ведут себя по-разному.

— Я имею в виду Канариса.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.