На всякий случай

Берг писал каллиграфически — каждая буквочка стояла рядом с другой, прикасаясь хвостиком или округлостью друг к дружке, словно влюбленные в первый день уединения. Берг не любил свой почерк. Он понимал, что этот сверхтщательный почерк, с точными нажимами и неимоверно изящными соединениями, свидетельствовал о несгибаемом канцеляризме его обладателя. Он не сразу пришел к этому выводу. Поначалу Берг гордился и своей феноменальной памятью и своим каллиграфическим почерком. Он возненавидел свой почерк, когда до него дошел отзыв Канариса о его, Берга, памяти. Он пробовал изменить почерк, но из этой затеи у него ровным счетом ничего не вышло, почерк вроде дефекта речи: родился заикой, ну, стало быть, заикой и помрешь. Поняв это, Берг стал даже выставлять напоказ то, что было: пусть все знают и его феноменальную память и каллиграфический почерк. Но реванш он взял в другом — Берг развелся с женой и начал веселую жизнь холостяка. Как это ни странно, но расчет его оказался точным, и по прошествии года о нем стали говорить не как о канцеляристе, а как об удачливом донжуане, рубахе-парне и незаменимом в компании мужчин человеке. У Берга всегда были наготове телефоны верных подруг.

Но мир соткан из закономерных звеньев случайностей: фюрер уволил Канариса в почетную отставку — адмиралу было поручено руководить экономической войной, абвер слили с ведомством Кальтенбруннера, а управление кадров в ведомстве Кальтенбруннера выражало недоверие людям, морально нестойким. Останься Берг тем памятливым каллиграфом, каким он был, — наверняка судьба вознесла б его в ведомстве Кальтенбруннера. Берг делал ставку на вкусы Канариса, но пришел Кальтенбруннер, и он оказался в Кракове, в должности I-С офицера группы армий А, то есть шефом военной разведки.

Поэтому сейчас каждый свой шаг он перестраховывал с такой тщательностью, которая в случае новых непредвиденных случайностей гарантировала бы его от окончательного разжалования.

Разработку русской радистки Берг вел осторожно и неторопливо. После пяти бесед с Аней он почувствовал, что скованность девушки прошла, он ясно видел, что со дня на день она примет его предложение, и тогда он получит в руки связь, а по связи уж нуда как легче идти на внедрение в подполье. Не говоря уж, что через нее из радиоцентра он даст красным массу дезинформации. Сейчас, в предварительной работе с русской, ему было нужно вдохновение — это самая трудная часть работы, а уж после идет тщательность, дерзость, осторожность — этого Бергу не занимать.

После каждой беседы Берг исписывал гору бумаги, восстанавливая каждое слово русской радистки со скрупулезной точностью, — это был его оправдательный документ. Более того, когда Берг почувствовал, что девушка вот-вот «дозреет», он связался с шефом краковского гестапо, поехал к нему поздно вечером, и они вдвоем просидели над материалами, приобщенными Бергом к делу, условно названному «Елочка». Шеф гестапо одобрил проведенную работу, и Берг сразу же попросил шефа позвонить руководителю отдела А-II с тем, чтобы в дальнейших контактах, если они появятся, руководство отдела А-Н оказывало помощь Бергу в разработке этой перспективной операции.

Шеф гестапо спросил Берга:

— Послушайте, а не слишком ли большая фигура для вербовки к красным — полковник Берг?

— Приятно слышать, — улыбнулся Берг, — что меня считают большой фигурой.

Шеф ответил:

— Поймите меня правильно. Это термин, а отнюдь не понятие.

— Я понимаю вас верно, — ответил Берг, — просто я использую возможность шутить в разговоре с человеком, понимающим юмор. Увы, это — редкое качество... Мне кажется, что, если им предложу свои услуги я и в случае, если они это предложение примут, мы войдем в контакты с высокопоставленными лицами красной разведки. А это куда лучше, чем ежели бы свои услуги им предложил унтер-офицер. По тому кругу интересов и по тем вопросам, которые они могут поставить передо мной, мы поймем их дальнейшие планы, а не местные интересы полка или в лучшем случае дивизии, противостоящей нашей обороне на том или ином участке фронта.

Шеф сидел задумчиво, поигрывал пригоршней карандашей, кусал верхнюю губу и щурил левый глаз.

Берг продолжал:

— Если эта наша операция пройдет успешно, думаю, Кальтенбруннер останется в высшей степени доволен нами.

Это было приглашением к танцу: Берг дал аванс на обоюдную славу.

Шеф гестапо положил карандаши на толстое стекло, зажмурил оба глаза и снял трубку телефона.

— Отто, — сказал он руководителю отдела А-II, — мы с Бергом задумали интересную работу. Поднимись к нам, пожалуйста, мы обговорим детали.

«Около десяти часов, — писал Берг, — мы сели поужинать.

ОНА. Я много думала над нашими разговорами.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.