...Вечером после суда Овчинников мыкался по квартире, не находил себе места. Тяжесть лежала на сердце, давила его. И вместе с тем он чувствовал некоторое облегчение: для него-то лично все кончилось благополучно. И он уговаривал себя, что это справедливо: сам-то он никого не бил и даже разнимал дерущихся. Может быть, дали, открывающиеся перед ним, останутся светлыми и незамутненными? Как он заблуждался!

По телевизору давали какой-то детектив. На экране ловкий мошенник умело запутывал следы. И тут Овчинникова пронзила мысль, что сегодня он не просто утаил правду, не просто вышел из игры, но, по сути дела, предал ребят, отрекся от них. И тогда он сел за стол и написал письмо с правдивыми показаниями. А утром страх вновь овладел им, и письмо так и осталось лежать в ящике письменного стола.

С тех пор словно два человека поселились в нем. Один нормальный и благополучный, успешно следующий за течением жизни, и другой — маленький и жалкий. Как-то днем он увидел на улице мать Губарева. Еще издали ему показалось, что она смотрит на него с укором. Овчинников не выдержал и перешел на другую сторону. Скоро его призвали в армию. Служба закаливала не только тело, но и душу. «...Клянусь быть честным, храбрым...» — читал он в учебе слова военной присяги и думал о том, сможет ли стать по-настоящему честным и храбрым. От волнения он зашагал к знамени не с той ноги, за что получил свое первое взыскание. Он еще тогда хотел пойти к командиру и рассказать о своей ноше. Но не решился. Снова садился за письмо — и снова рвал его в клочки... Сколько раз за два года подобное бывало с ним!

Только в армии он понял, что такое настоящая мужская дружба. И проявлялась она не только в преодолении тягот армейской жизни. Однажды ночью ему стало плохо, и его друг Сергей всю ночь бегал в санчасть за таблетками, хотя сам после дежурства валился с ног от усталости. В другой раз к нему приехала девушка, невеста, и его товарищи пошли к командиру и попросили дать Валентину увольнительную...

Он демобилизовался и приехал домой с твердым намерением сказать правду. И сказал. Местная прокуратура начала было расследование, в ходе которого показания Овчинникова стали подтверждаться. Но краевые органы юстиции не посчитали нужным опротестовывать приговор Партизанского суда. И тогда он отправил письмо в редакцию.

Цепочка больших и малых лжесвидетельств обвила истину в этой истории. Овчинников лжесвидетельствовал из малодушия. Сергей Губанов — из корысти. Порваткина — из не рассуждающей материнской любви в стремлении любой ценой помочь сыну. Не сказала правду на суде и диспетчер Попова. Не потому ли, что поддалась общему настроению, выдала то, что хотели от нее услышать? В тумане подобных свидетельств потерялась истина. Понять, почему так произошло, можно, согласиться — нельзя.

Овчинников был единственным, кто спохватился.

Жить честно всегда трудно. Просто жить — это другой разговор. Мы учим своих детей, как жить. Внушаем: не пить, не курить, не драться... Но кто научит их жить честно? Не солгать, не промолчать, не отречься...

Овчинников написал в своем письме: «Дорогая редакция, прошу помочь мне. Я понял, что не имею права молчать. Пишу от чистого сердца. Меня мучает совесть...»

Я читал это письмо и думал: хорошо, что человек, в конце концов, нашел в себе силы выпрямиться, что его мучили, что ему не давали спать сомнения, что он сумел прийти от житейского «не повреди себе» к человеческому «не урони себя». Это важно. И все же... Сделай он это сразу, дело, возможно, повернулось бы по-иному, и кто знает, как сложились бы судьбы его товарищей. Понятно и недоверие, с которым сейчас встречают его заявления в различных инстанциях: трудно, трудно признаваться в ошибке, совершенной три года назад. Да к тому же солгавшему раз кто поверит?

Вот и слышит он в свой адрес: «Тогда солгал, потому что испугался, сейчас придумываешь, чтобы дружков выручить...»

Как нерасчетливы мы бываем в своих расчетах, когда думаем, как бы остаться в стороне, как бы не оказаться замешанным в неприятную историю, и забываем о том, что человеку, если он еще достоин этого звания, дана совесть. Дана для того, чтобы не было ему спокойной жизни, если куплена она малодушием и подлостью, равнодушием или предательством. И совсем недаром звучит ее голос в душе человека, совсем не зря волнует и терзает она его, а для того, чтобы жил он достойно, жил так, как положено человеку, совесть которого чиста. И хотя кажется порой, что легче переступить через нее, проще не услышать, чем прислушаться, нельзя этого делать. Совесть нельзя на время прятать в потемках, а потом вспоминать о ней. Кто считает, что можно, ошибается. Кто умеет так поступать со своей совестью, давно уже живет не по ней, а против нее.

Тяжко платит Овчинников за малодушие, за то, что голос страха оказался в нем в какой-то момент сильнее голоса совести.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.