Но в умеренной зоне родился не только капитал, а и «напитал», появилась научная разгадка хода истории, сложилось истинное учение о развитии народов и наций.

Безусловно, обитание в разной природно-географической среде, своеобразие хозяйственного и жизненного уклада по-разному лепили облик народов, те и другие национальные характеры. Но по-разному — это не значит в разной мере успешно. Это значит: просто различно, непохоже. Сравнивая многих жителей севера и юга, мы всегда улавливаем их несходство: напористость и импульсивность, сдержанность и общительность, даже немногословие и словоохотливость. Шведский этнограф Страндберг полагает самым молчаливым в мире народом финнов, затем канадцев, а самыми разговорчивыми — итальянцев, бразильцев, мексиканцев.

Среди народов нет избранных, но нет и похожих. Каждый из них по-своему обогащался в многовековом пути, в спорах с разноликими стихиями.

Известно, что с ходом развития все более превосходящий, решающий вес приобретают сила и воля общества, а не окружающие его условия.

Рост нашей власти над природой означает, что все больше ее стихий, сил становятся усмиренными, подконтрольными человеку. Но там, где победа еще не закреплена, на передней линии спора, на границе возможностей, — там и теперь сопротивление природы вносит свою лепту в возвышение человеческого духа и мысли.

Подтверждение этой весьма общей и отвлеченной мысли мы часто встречаем в самом живом и реальном виде, наблюдаем в характере своих современников. Это скажет любой, кто достаточно ездил по нашей многоликой стране, видел, как в мерзлую землю или сыпучий песок забиваются первые колышки, а потом вырастают стройки, заводы, города. И вырастают люди с характером. Недаром полетел по стране афоризм: «Мы поднимаем целину, целина поднимает нас».

Так и есть.

И замечательно, что в первые ряды наступающих на ту или другую «целину» у нас приглашается молодежь. Понятно, почему значки комсомольских ударных строек отмечают рудный Талнах или нефтяной Сургут. Здесь передний край работ, и здесь, как нигде, молодого человека встречает школа мужества.

Можно особо говорить о закалке, которую дает человеку спор с холодом, можно говорить, что такая закалка уже сыграла и сыграет еще немалую роль в судьбах нашей страны. И это не потому, что зной — «худший» воспитатель, а потому, что стихия холода обступает нас плотнее.

Фасадом к Ледовитому

России хорошо известно не только холодное время — зима, но и холод пространств.

Вспоминаю две недели сидения, проведенные однажды на мысе Шмидта в ожидании высадки «СП-12». Пока искали для нее льдину, а новоселье нам пришлось справлять аж в западном полушарии, над Аляской, — от нечего делать, в томлении я каждый день отправлялся пройтись до оконечности мыса. Там было пусто, не считая трех-четырех щемящих крестов, огороженных старыми кроватными спинками. С океана напирал злющий холод. А за спиной и в стороны — это там остро чувствовалось — лежала на сотни километров такая же схваченная холодом, заснеженная земля.

Известный флотоводец и полярный исследователь С. О. Макаров писал, что Россия напоминает здание, развернутое фасадом к Северному Ледовитому океану.

Сказано очень точно.

На семь с лишним тысяч километров, то есть без малого почти на половину длины Полярного круга, вытянулся от норвежской границы до Берингова пролива фасад страны, открытый полярному дыханию. Вдоль берегов хоть бы один горный заслон! И, наоборот, по южной границе выстроились подряд Гиндукуш, Памир, Алтай, Саяны, Становое нагорье — сплошной барьер, который останавливает и у нас же заставляет плясать холодные массы, приносимые из Арктики.

По этой и по ряду других причин полярные области выдаются далеко на юг от символического Полярного круга.

Судите сами. Зона вечной мерзлоты занимает у нас 10 миллионов квадратных километров — почти половину территории. Граница ее начинается от Канина Носа и резко обрывается вниз по карте, заходя южнее Байкала. Во льдах лежит и единственная морсная дорога, связывающая дальние оконечности государства.

Кто-кто, а Россия с Севером сращена прочными нитями.

Уже в XVII веке семь плоскодонных ночей Дежнева вынырнули в проходе между Азией и Америкой. За одними смельчаками на Север отправлялись и другие. Не все возвращались. Уже в нашем веке погиб в Арктике В. Русанов. Бесследно пропала партия Г. Брусилова. По дороге к полюсу замерз Г. Седов. Многие имена упокаивались на карте Арктики, но и она не может запомнить всех. На одной из помянутых могил мыса Шмидта я узнал имя сына Евгения Ивановича Толстикова, нашего известного полярного исследователя. Встретившись потом с Евгением Ивановичем, я не рискнул ни о чем спросить, только думал про себя: круто, кровно это связано — горечь невозвратимых утрат и неотъемлемое торжество достижений.

Если вспомнить советское начало — Карские экспедиции, поход «Сибирякова», великие перелеты, челюскинскую эпопею, льдину папанинцев, — в подходе к Арктике обнаружится нечто новое. Дело не только в том, что о полярниках писалось, говорилось наравне с тем, как о строителях Днепрогэса, Турксиба или Магнитки. Дело больше в заключенной между строк каждодневной, будничной арктической работе. Она выросла тогда несоизмеримо ни с чем.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.