Ломоносов

У Рихмановой жены и за тот день, когда он скончался, жалованье вычтено, и похоронить не на что и жить - малых трое детей. Поможет ли Воронцов? Тоже - бить челом, ничего не поделаешь, кланяться: «Светлейший рейхсграф, милостивейший государь Михайло Ларионович!...»

День проснулся окончательно, стали слышны еще звуки его, колеса не так громко уже стучали в общем хоре полудня. Мысли волей-неволей уходили вперед, прочь от неудавшихся последних событий.

Много верного все ж у Декарта в «Началах философии». Так: материя беспредельна и однородна, и не имеет пустот, и, верно, делима до бесконечности. Однако что-то не по-моему, что-то еще мешает, раздражает в стройных построениях француза...

Все это надо было сформулировать. Все это надо было сказать на русском языке. Вот еще:

«Твердо помнить должно, что видимые телесные на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как иные находят, но всякие происходили в нем перемены, что доказывает история и древняя география, с нынешней снесенная...»

Каково? Один из основополагающих догматов христианства перечеркивается уверенной фразой диалектики, причем против религии выставляются светские, небогословские науки: история и география.

Современные школьники с пятого класса изучают химию. Ее основу заложил русский ученый Михаил Ломоносов, объединивший философские построения Демокрита и Эпикура с учением Декарта в единый, всеобщий закон природы:

«Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте... Сей великий всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения; ибо тело, движущее своей силой другое, столько же оныя у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает...»

... Чертоги светлые, блистание металлов Оставив, на поля спешит Елизавет; Ты следуешь за ней. любезный мой Шувалов...

Я прочел многие исторические документы той поры и более поздние - конца 1800-х годов. Никакие подробности, пусть интересные и совсем неизвестные ранее, так не приближают современного человека к нему, Ломоносову, как стихи его, пережившие автора на двести пятьдесят лет. Кем бы ни был поэт в своей жизни, душа его, свободная от внешних оболочек, раскрывается полнее всего лишь в стихах; там поэт, наедине с окружающим его миром, обращаясь к нему, говорит словами, идущими от сердца и оттого более чистыми и звучными и более убедительными, чем в каких бы то ни было других его сочинениях. Раскрывается, независимо от того, хочет или не хочет этого сам поэт.

В стихах Пушкина и Лермонтова я встречал отголоски его неумолкнувшей лиры.

Стихи Ломоносова будут жить долго. Потому, что они прекрасны. Потому, что они современны и будут современны еще не одному поколению пишущих и читающих.

«На природном языке разного рода моими сочинениями Грамматическими, Риторическими, Стихотворческими, Химическими и Механическими стиль Российский в минувшие двадцать лет несравненно вычистился перед прежним и много способнее к выражению идей трудных...

Будучи еще в Германии, послал в Россию правила стихотворения, по которым и ныне все стихотворцы поступают с добрым успехом, и российская поэзия пришла в доброе состояние».

Ломоносов - зачинатель русской поэзии, истории, филологии.

«Письмо о правилах российского стихотворства», «Российская грамматика», «Краткое руководство к красноречию», «Древняя российская история», «Идеи для живописных картин из Российской истории», «О сохранении и размножении Российского народа...»

Ломоносов-поэт ввел в русскую литературу, задыхающуюся в церковнославянских словах и оборотах речи, простой русский разговорный язык. Петром Великим русской поэзии называл его Белинский.

Вот его повторяющиеся с завидной регулярностью многочисленные «оды на восшествие на престол». В них за произнесенными дифирамбами - глубокие философские обобщения, исторические картины, слова-обращения к Родине. Значительное место занимают там мастерские, предельно точные, картинные описания природы, чуждые одновременно приниженной «описательности», полные движения и жизни.

Восторг внезапный ум пленил, Ведет на верьх горы высокой, Где ветр в лесах шуметь забыл; В долине тишина глубокой. Внимая нечто, ключ молчит, Который завсегда журчит И с шумом вниз с холмов стремится.

Несколько раз выходил профессор на лужайку перед домом с блестящей игрушкой в руках, смотрел на нее сквозь стекло, поворачивал к солнцу по-разному. Металлические цацки бросали слепящие зайчики в глаза подглядывающему из-за ограды садовнику. Профессор что-то подкручивал там, записывал в тетрадочку цифры, смотрел снова, уходил в дом.