Ломоносов

Хорошеет весной Москва. Вот были скучные, холодные дни с бьющей в лицо сырой порошей, но вдруг что-то изменилось на улице, земля и воздух полны лаской; несколько дней в природе стоит равновесие, а потом солнце разом прогоняет полутона, и все, что, казалось бы, вовсе не имело цвета, приобретает свою, новую и яркую окраску.

На Никольской улице в Китай-городе, недалеко от монастыря, торговали церковной утварью. Здесь толпились иконописцы и резчики. Меж ними, кланяясь и шепча, ходили старухи, крестясь, принимали в беспокойные руки черные доски с лаковыми красками Палеха. Спас. Маленькие медные крестики - полкопейки, большие медные кресты - по три. Нищие стучали палками, закатывали глаза. Никто не подавал им.

Михаила бывал здесь часто, однако не покупал ничего - ходил, а сам поглядывал на монастырские окна. Сам двухэтажный дом с колокольней и хорами вокруг первого и второго этажей не так привлекал его внимание, как пристроенное к колокольне здание, уходящее в глубь монастырского двора. Там помещалась Спасская школа - Славено-греко-латинская академия. Об академии Михайло слышал еще в Холмогорах и Архангельске от купцов. Сюда он шел несколько месяцев с обозом...

- Куда лезешь?.. Не велено... Как был в Москве, сразу отыскал монастырь, а как войдешь туда? Над воротами за дрожащим от ветра огоньком - страшные глаза Христа: не пошумишь. А сторож не пускает.

- Сказано, нельзя... Не... Отдыхает отец архимандрит.

Сегодня напрасно стоял, ждал нового приятеля, ученика, Семку Неустроева. Познакомился с ним недавно здесь же, на торгах, у монастыря.

Несказанно тянуло туда Михаилу. За некороткое время пути все представлял себе, как держит в руках незнакомые, но прекрасные книги, как пишет счет свинцовыми палочками, сам слагает вирши, и волшебно звучат в них самые обычные слова.

Семка неохотно говорил о школе, но и из того, что рассказывал, все было ясно: и что учат там, и как живут, и порядки какие, и, главное, кого берут туда...

Мала свеча - освещает только большую руку с пером, лист бумаги, угол стола.

Михайло поднял голову - опять на потолке, на темных досках задвигались, запрыгали, раздваиваясь, тени; склонился над столом. Снова потрескивает перо, ложатся буквы на бумагу.

«Прошение Михаилы Ломоносова Заиконоспасского монастыря архимандриту Герману о принятии его, Холмогорской церкви Введения попа Василия Дорофеева Ломоносова сына, Михаилы, в школу...

Холмогорской воеводской канцелярией 1730 года декабря девятого дня отпущен в Москву и к морю, а порукой по нем в платеже подушных денег Иван Банив расписался...»

Что же такое Ломоносов? Фантазия поможет представить себе один день его - высокого помора, медленно идущего по московским площадям, оглядывающегося на обрамляющие их деревянные домики, каменные соборы и церквушки, по площадям, заваленным снегом, в который, перекрещиваясь, тут и там вдавлены санные следы.

Еще один день. Ломоносов - ученик Спасской школы. Славяно-греко-латинская академия, существующая тогда уже не первое десятилетие, не имела достаточных средств для того, чтобы предоставить своим ученикам возможность более или менее сносно существовать.

... Вечер так же спускался на Москву - не сразу, вдруг, а постепенно, незаметно обволакивая растения и постройки, через кривые окошки высасывая свет из домов на улицу. Там еще можно было различить деревья и заборы, угадать по неуловимым почти теням идущую между ними дорогу, а здесь, в чулане, - ходи, натыкайся на сундуки и рухлядь, скрипи в чуткой тишине на весь дом половицами.

Чтобы читать по-писаному, и речи нет, глаза вылазят, как ни крути книгу к свету. Нет его, света-то, опять кончился до завтра, боже мой...

А как ни тужи, как ни худо, все не проходит радостное чувство, которое дает познавание. Завтра опять шлепать по грязи к зеленой крыше монастыря. Только и вымощена улица что у самых ворот. Ничего...

Башмаки опять худые. Обещался хозяин отдать свои, старые, но нет, забыл, должно быть. Напоминать не хочется. Ничего...

Скорее бы только лето, лето бы только скорее. Вскроется сначала Яуза. Льдины затрещат, ломаясь, почти как на Двине у нас. А там и совсем тепло, высохнет земля, побежим со Степкой за город - слушать ее, землю, смотреть в небо через березовые ветки, читать во весь голос прекрасные вирши в ответ на пение синиц.

Не забыть бы завтра взять у хозяина дратву - знаю, где лежит, - залатать башмаки. Остальное все цело, крепко, уж до лета-то что не доходить. Лето, лето...