Уехала. И вернулась депутатом. А чего — приехала несолоно хлебавши из области домой и пошла по дворам: мол, если хотите, чтоб дорога-таки была, выбирайте депутатом. Ее и выбрали в сельсовет.
«Своего» сельсовета в Белой, как уже упоминалось, нет. Он общий на несколько деревень, и вообще-то партком колхоза рекомендовал кандидатом в депутаты другого человека, жителя соседней деревни — и депутатом Белая была обделена! — а Белая вдруг уперлась, чего за нею сроду не водилось. Покладистая была старушенция, а тут ни с места. Свой должен быть депутат, и все тут.
Дважды проводили собрание. Поскольку клуба в Белой нет, а единственное общественное помещение — бывшая некогда контора бригады помещает не более пяти человек и тех только стоя и при условии полного воздержания от курения, ибо процесс курения предполагает не только выдох, но и вдох, а бельский старик, он, может, и мрет частенько по причине жестокой махорочной затяжки, так вот, собрание вынуждены были проводить прямо на свежем воздухе. Под липами. А раньше ничего, обходились заброшенной конторкой, ибо все равно больше пяти человек те собрания никогда не собирали. Трое некурящих: бабка Пелагея, бабка Степанида и баба Феня — и бывший бригадир, ветеран Великой Отечественной, инвалид Иван Степанович Тырин. Да еще — впритык к подоконнику — уполномоченный от правления или парткома колхоза. Представитель центра. Вот и все собрание независимо от повестки.
Так было раньше, а тут столько желающих собралось, что собрание, повторяем, пришлось перенести на воздух. Под липы. Дважды собирались, дважды секретарь парткома привозил под липы кандидата из соседней деревни, и Белая дважды его отвергала. Собрались бы, может, и третий раз, да взял слово сам кандидат и сказал, что больше ноги его в Белой не будет. Насильно мил не будешь, пусть выбирают, кого хотят. Они ж думают, что депутат сельсовета — это шишка на ровном месте, а на самом деле... И кандидат, а он, надо сказать, был из проверенных, многолетних, записных депутатов, вяло махнул рукой и зашагал прочь, не откликаясь на сердитые призывы секретаря парткома.
Так кандидатом, а потом и депутатом стала Ольга.
И на следующий же день после выборов — еще с временным удостоверением — махнула (в Белой говорят: «майнула») в область. И вот ведут, пусть долго, пусть без конца спотыкаясь, и все-таки ведут. И начальную школу открыли в Белой. Школу, правда, тоже трудно пока назвать школой. Просто есть в селе старый-старый, еще с купеческих времен, фельдшерский пункт. И вот одну комнату фельдшерского пункта отвели под начальную школу. Под начальный класс — прорубили отдельный ход, завезли легкие современные парты, которые вместе со своими непоседливыми седоками перемещаются по крашеным полам, как сороконожки. Восемь парт завезли, хотя седоков только четверо. Поначалу вообще только трое было: первый класс, второй и третий.
Первый — это Алеша Фролов, который воспитывается в селе у своей бабки. Его так и зовут: воспитанник. Бабка несколько раз пыталась сдать Алешу в детдом или в интернат, но Алеша из казенных заведений всякий раз сбегает и вновь оказывается в Белой. Он и от родной матери своей, бабкиной дочери, проживающей не то в городе, не то рядом с ним, сбегает в Белую.
Второй была Маша Федорова, дочка фельдшера и его жены Анюты, по специальности водителя трамвая первого класса, которая «из принципа», чтоб подчеркнуть временность своего пребывания в «этой дыре», не устраивалась в Белой ни на какую работу, числилась уборщицей при фельдшерском пункте и школе, благо, что полы на своей половине мыл — под надзором жены — сам фельдшер. Да и то верно: работы по специальности фельдшерской жене не было: трамваи в Белой не бегают...
Третий — Вася Петров, сын матери-одиночки.
Четвертый — опять же Алеша Фролов — за эти годы он дошел до четвертого класса, но увезти в интернат его невозможно, бесполезно увозить, все равно сбежит, вот и учит его Ольга сама по всей программе четвертого класса. И языку, и природоведению, и математике. А в конце учебного года Алеше предстоит сдать экзамен за четвертый класс в нормальной школе. Ольга уже сейчас волнуется за экзамен: сдаст его Алеша или нет. Вроде как сама собирается сдавать. А вот Алеша — тот ничуть не волнуется. Он согласен и на второй год остаться в четвертом классе, лишь бы в Белой. За что Ольга не переживает — так это за природоведение. У Алеши Фролова природоведение от зубов отскакивает.
Алеша Фролов, первый Ольгин первоклассник, уже в четвертом. А вот парта первоклассника второй год пустует. Не хватает первоклассников в Белой. На очереди только Ольгин сын, самый маленький житель Белой. Но даже если он пойдет в школу с шести, парте еще пустовать два года. И все же, когда закупали парты, Ольга потребовала, чтобы приобрели с запасом. «А то знаю вас: потом не допросишься», — заявила председателю колхоза. Запас карман не тянет, считает Ольга. А вдруг случится кто в Белой?
— Сама-то рожать собираешься? — спросил тогда председатель, давно махнувший рукой на Белую — списать бы деревню, да и дело с концом.
— Я? Я вам еще полколхоза нарожаю, — пригрозила тогда Ольга.
Впрочем, парта первоклассника не пустует. За нею второй год восседает Ольгин первенец. Детского сада в Белой тоже нету. Так что и фельдшерский пункт, и школа, и детский сад — все под одной крышей.
Ольга ходит от парты к парте, объясняет вполголоса уроки. Вполголоса, чтоб, объясняя одному «классу», не мешать «самостоятельной работе» другого. Она по этой причине и голос свой меняет, разными голосами разговаривает с разными классами. Голос у Ольги хороший, полный, девчонкой еще в хоре пела, и ей никакого труда не составляет подобрать для каждого «класса» свою тональность. Так и детям интереснее, да и самой Ольге. У них и самодеятельность в школе имеется. Под праздники приглашают прямо в школу на концерты родителей. Строго говоря, родительница здесь одна — мама Васи Петрова, но народу набивается полный класс. В Белой проснулся вдруг интерес к искусству. Весной и летом «школа» поет, пляшет, стихи рассказывает под липами — места больше. Просторнее. И Ольга вместе со своей школой тоже пляшет, стихи читает, поет — опять же вполголоса, чтоб не заглушать, не забивать тонюсенькие, нарождающиеся голоса своих питомцев.
Но что бы Ольга ни делала, кому бы и что ни объясняла, а всегда чувствует на себе внимательный взгляд сына. На уроках с ним Ольга не разговаривает. Он сидит в среднем ряду («ряд» — один человек, вернее, один человечек и еще две пустые парты). И куда бы ни двигалась, ни перемещалась, ни неслась Ольга по комнате — ко второму классу или к третьему, — а сын всегда оказывается на ее пути. В центре. И всякий раз она на мгновение задержится, присядет, смежив крылья, погладит, потреплет его по голове и летит дальше. Говорят, птицы, когда летят через моря, обязательно отыщут заветный островок и спустятся. Передохнуть. Так и Ольга спускается.
Но говорить она с ним не говорит: тем ласковее ее интонации, когда она говорит в классе с другими. Объясняет, спрашивает. Потому что ей кажется, будто она говорит и для него. И с ним говорит, разговаривая с чужими детьми.
С нею вообще чудные вещи происходят после замужества. Ей все время кажется, что она на виду у мужа и сына. На все, что ее окружает, смотрит своей любовью к ним. Мужа любит без памяти. Врубилась. Летом дни длинные, так если муж работает в поле, Ольга за день обязательно к нему. Да еще и не один раз. «Тормозок» соберет, сына подхватит и через луг прямо на шум трактора. Мужнин тракторишко, что день-деньской стрекочет, невидимый, где-то по периметру здешних полей, Ольга узнает, как запечного сверчка. По голосу. И будь она в школе, будь она в доме, во дворе ли, в огороде — везде этот голос слышит. Различает тонкое его, невнятное токование. Отмечает его: что б ни делала, что б ни говорила, кого ни слушала — держит в сознании эту незримую прядущуюся нить. Поет сверчок, и спокойно, сладостно ей.
Поет, и все вокруг до того самого, сливающегося с горизонтом, периметра — ее, Ольгин дом. Этот невнятный стрекот и очерчивает круг ее дома.
Когда она явилась к нему в поле первый раз, муж удивился:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Как дела, изобретатель?
Клуб «Музыка с тобой»
Молодёжь и перестройка