Ежегодно из Тимбукту уходит в Тауденни караван за солью — одиннадцать тысяч верблюдов. Это тяжелый, изнурительный путь через пустыню. Двадцать пять суток, только ночами, ориентируясь по звездам, идет караван сквозь пески. Из каждых ста верблюдов тридцать везут воду и пищу для людей и животных. На двадцать пятую ночь караван прибывает к соляным копям.

Сколько людей живет и работает там, в центре пустыни, никто определенно не знает. Говорят, иногда их бывает несколько сот человек, иногда — никого.

Тауденни не королевство, не республика. В пустыне свои законы, свои правила, своя жизнь. Здесь люди, никогда не бывавшие рабами, вырубают из скал продолговатые, размером со стол пластины соли. Крохотным государством в государстве управляет религиозный вождь — имам. Власть его беспредельна. Он может карать и миловать, казнить на месте или приговаривать провинившегося к изгнанию в пустыню, что тоже почти наверняка смерть.

Самым дорогим и ценным является в Тауденни вода — вот эта самая солоновато-горькая влага. Она по каплям сочится из священной скалы. Ее собирают как святыню, как драгоценность. Все знают: если не придет караван и высохнет скала, люди погибнут от жажды. За восемьсот километров в округе другой воды нет. Только эти крохотные, соленые, как слезы, голубоватые капли...

Караван не задерживается в Тауденни больше, чем на один день: нечем кормить верблюдов, нечем поить людей. Погонщики нагружают продолговатые плиты белой соли на горбы верблюдов. Четыре плиты на каждое животное, и мучительная дорога обратно. Более медленная и утомительная. Опять двадцать пять суток через обжигающие пески и ледяные ночи пустыни...

— Когда соль привозят сюда, — продолжала хозяйка, — ее продают на базарах для всей Африки. Она уходит на пароходах по Нигеру в Дагомею, в Нигер, в Гану, на Берег Слоновой Кости.

Погонщик верблюда получает стоимость трех плит соли. А человек, который в Тауденни под обжигающим солнцем вырубал эту соль, отказывая себе во всем, получает стоимость лишь одной плиты из четырех.

По существующим законам никто не имеет права вывезти воду из Тауденни. Но если она каким-либо чудом попадает в руки человека, человек может быть спокоен: ему не страшны никакие болезни.

— Так давайте же! — почти всерьез просит Иржи, протягивая руку к стакану.

Он пьет медленно, крохотными глотками ледяную воду, извлеченную из соляного ларца.

— Постараюсь заснуть, — говорит Иржи, вытирая губы разгоряченной ладонью.

Я выхожу, сажусь возле реки и думаю об удивительной и необычной судьбе города Тимбукту, в котором мы задержались.

Это о нем писали в своих фантастических романах Жюль Верн и Луи Буссенар.

И даже сегодня, читая запись в книге отзывов в гостинице, я встречаю такие слова:

«...Я специализировался на посещении самых отдаленных мест земного шара. Я участвовал в экспедициях по Тибету и Монголии, Центральной Азии и Непалу, побывал на островах Южных морей, в горах Афганистана, в Андах и в Перу, я бродил по глубоким джунглям Малайи и посетил редчайшие, покинутые жителями города Южной Америки. Но должен сказать, ни одно из мест, где я побывал, ни в какой степени не может сравниться по силе впечатления с Тимбукту».

Где-то слышна музыка. Прислушиваюсь: это муж хозяйки, черноглазый марокканец со сросшимися бровями и черными, вытянутыми в ниточку усами, от нечего делать крутит патефонные пластинки. Это — наследство, оставшееся от французского гарнизона, лишь год тому назад навсегда изгнанного из Тимбукту после крушения колониализма в Мали. Радиола бодро играет «Марш парашютистов»:

Мы кавалеры неба — нам все нипочем!

Женщины — наши, улицы — нам. Мы идем, засучив рукава, И поем песни о жизни... А за спиной у нас неслышно ступает смерть. Вперед, кавалеры неба! Смелее! Пора! История скрипит под нашими

башмаками!

— Неужели тебе не надоела эта идиотская песенка? — кричит Займа своему черноусому мужу.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.