Если бы меня спросили, имел ли я близких друзей среди гениев (не тех – хрестоматийных, недосягаемо отдаленных от всех, а земных, похожих на нас), я уверенно ответил бы: имел. Один был – точно! – гений. Я был с ним запросто – «на ты» и за руку. Мы с ним курили один «бычок» моршанской на двоих и в одном котелке над сильным пламенем горящего тротила из противотанковой гранаты варили пшенный концентрат... Его звали Валентин Балакирев. Он был сержантом и заведовал солдатским клубом в нашей воздушно-десантной бригаде. А гением назвал Балакирева начальник пищеблока старшина Яремко. Заслуженно назвал – после концерта, организованного Валькой для личного состава наглей бригады перед отправкой на фронт в декабре сорок четвертого. Павло Яремко от концерта был в совершеннейшем восторге. Он говорил: «Вот эт-то дали по искусству – будь здоров! Ну, просто гала-представление... Других слов нету. Не забыть до смерти...»

Конечно же, не мог быть рядовым концерт, в котором участвовали Барсова, Обухова, Качалов, Тамара Церетели, Изабелла Юрьева, шпагоглотатель Арзамасский, Хенкин и конферансье Гаркави. Но о концерте чуточку позже...

Служили мы с Валькой в ВДВ – войсках воздушного десанта. В войну они считались силами резерва Верховного Главного Командования, или, как сокращенно говорили, РГК. В резервах этих? кроме нас, парашютистов, находились еще и «эресовцы», летчики, танкисты, самоходчики и пушкари больших калибров. Служить в РГК совсем не .означало быть вдали от войны. Не тот это резерв, который укрывали от военных ураганов за Уральскими горами или сохраняли от беды и смерти в глубине Сибири. Другим был признак избранности этих войск. РГК – свежая ударная сила – всегда вводились на направления главных ударов и были, как правило, острием этих направлений. Ими закрывали прорывы, производили прорывы, их бросали в любое пекло – ставить восклицательные знаки на войне. По окончании решающих сражений остатки от резервов отводили в тыл – на пополнение и новую учебу. В любой следующий момент они должны были быть готовыми по первому зову вновь оказаться в пекле, на прорыве, на направлении следующего главного удара...

Готовность номер один означала – каждая минута заполнена делами, похожими на войну. Спали лишь по пять, по шесть часов. Совершали марш-броски гвардейским шагом – девять километров в час, форсировали реки и болота – сейчас я даже и не упомню всех названий речек, рек, речушек. Осталось ощущение, что в то время на земле болот было больше, чем сейчас, и холодней была вода, и тина гуще, и земля потверже и потяжелей, и склоны у оврагов резко круче. Порою было так невыносимо трудно, что фронт, который был до этого, совсем недавно, например, Карельский, мы вспоминали, в общем, далеко не худшими словами. Уматывались так, что еле-еле добирались до своих землянок и в сон проваливались, как в чернила довоенной густоты. А утром – снова марш-бросок, рытье окопов для орудий в полный профиль, стрелковых ячеек в полный рост, прыжки с парашютом...

Приземлялись мы на пашню бывшего колхоза «Пролетарский луч». Правда, уже несколько лет плуги не касались этих полей, и земля превращалась в залежь и целину. Снова поднимать ее пока было некому – колхозников в «Пролетарском луче» осталось десять человек: три бабы, шестеро детишек да председатель, инвалид войны с пустой .штаниной и без глаза. И имущества в «Пролетарском луче» всего-то числилось: Грамота на вечное владение землей, печать правления и трактор «ЧТЗ» без гусениц...

На пашню прыгалось легко. Но кидали нас и на лес, на камни, пни, бурелом с полутора-двух тысяч метров. Приказ был прыгать всем. Всех вывозили в воздух. Все прыгали: и повара, и старички старшины складов ПФС, артмастера, оркестр, штабисты, ординарцы, писари и водители... Не прыгал только Валька Балакирев. Нет, он не трусил, не боялся, не филонил, не скрывался от прыжков. Трусости в нем я не замечал. Однажды мы прыгали вместе, и никаких следов растерянности не было ни в его лице, ни в действиях. Валька прыгнул тогда в первый раз и после этого больше на аэродроме не появлялся. У него просто не было времени прыгать. Он был занят культмассовой работой – ездил в Москву за книгами и сборниками новых песен, привозил костюмы и парики для постановок, добывал краску для стендов об успехах личного состава в боевой и политической подготовке. Он говорил, что жизнь по линии искусства ни на минуту не должна прерываться. И доставал такие звуковые художественные кинокартины, которые через обычную фильмопроводящую сеть никто достать не смог бы. Привозил очередную киноленту, показывал ее вечером, а ночью уезжал обратно, чтобы вернуть коробки вовремя.

Когда выяснилось, что Балакирев прыгнул с парашютом всего однажды, гвардии капитан Свитанков, замполит батальона, сказал про него: «Разгильдяй! Ко мне его, когда вернется!»

Но в тот раз Валька привез «Веселых ребят», и капитан Свитанков сменил гнев на милость. Правда, для порядка спросил:

– Что? Продолжаете разгильдяйничать, сержант?!

– Нет, не продолжаю! – ответил Валька Балакирев. Он стоял перед замполитом подтянутый, заправленный и аккуратный. – Работаю по линии искусства для личного состава. Вот, привожу кинокартины.

– А можете достать... «Мы из Кронштадта»?

– Могу! Конечно же, достану...

На следующий день действительно привез. И Свитанков наперед решил так:

– Ладно, пусть продолжает работать по линии искусства. Но чтоб прыжки мне подогнать!

И Валька ездил в Москву, доставал все-все-все, что нужно. Он говорил, что у него есть такие знакомства, которые никому и не снились...

Как-то почти под самый Новый, сорок четвертый год замполит Свитанков вызвал Балакирева и произнес внушительно:

– Есть такое мнение...

Валька стоял по стойке «смирно».

– Грядут события, – сказал капитан значительным тоном (то есть басом, негромко, с большими паузами не только между словами, но, казалось, и между буквами, составляющими эти слова), глядя при этом куда-то мимо Вальки. – И необходимо поднять дух людей. Нужно организовать концерт. Ясна задача? Понял?

– Все понял! Ясно, товарищ гвардии капитан!

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.