Все реже встречаются ситуации – даже самые личные, самые частные, – которые бы так и оставались делом сугубо личным и частным.

Гораздо чаще ситуации, когда личное, собственное, а порой даже интимное наполнено такой взрывчатой силой общественного интереса, что умолчать это частное было бы, если хотите, преступлением – пусть нравственным, а все же преступлением.

Умолчание явного, нежелание анализировать общественную ситуацию, а особенно спорные ее повороты, есть не что иное, как сокрытие того, что следует судить. Не по такой ли порой причине, не по причине ли отсутствия истин или неповторения истин – а истина должна повторяться, и неповторение ее тоже тяжкий грех, – или стыдливого необсуждения этих истин, или превратного, субъективного, немногостороннего, обывательского, мещанского, примитивного толкования важных правил, не по причине ли, одним словом, умолчания или неверного толкования и выстраиваются в результате такие судьбы, какие предстали перед нами в двух письмах, пришедших в редакцию журнала «Смена» в начале года и послуживших поводом для развернувшейся затем читательской дискуссии «Хочу быть первым». Думаю, нет нужды снова пересказывать суть этих писем («Смена» №№ 1,2). Поток откликов на них, не иссякавший в течение всего года, свидетельствует о том, что читатели прекрасно помнят, о чем в них шла речь.

Письма эти редакция опубликовала без единой поправки, и в журнал посыпались отклики, осуждающие, поддерживающие, рассказывающие другие истории, и вышло так, что, в сущности, частное, интимное – заметим, между прочим: еще совсем недавно выносить на общественный суд тему личного первенства считалось бы крайне неприличным, – так вот частное, интимное, такое, что раньше не обсуждалось, а пряталось поглубже, нашло широкий читательский отклик.

В чем дело? Почему?

Прежде всего потому, что плотность человеческих контактов, число человеческих взаимосвязей выросли неимоверно. Если жизнь каждого из нас изобразить в виде любой геометрической фигуры – квадрата, круга, треугольника, а знакомства, служебные, общественные, родственные контакты обозначить проводками, по которым идут электрические импульсы, то на кругах, квадратах, треугольниках чистой плоскости бы не осталось. Один к одному, сплошняком там были бы припаяны провода, по которым то туда, то сюда несутся электрические разряды.

Такова наша жизнь. Таковы наши бесчисленные контакты.

Бытие даже самого замкнутого человека состоит в бесконечном, по сути, количестве связей. А если человек по характеру общительный? А если работа у него такая, как у Александра Козаря? Или Владимира Владимирова?

Тогда жизни их – суть тугое переплетение посторонних взглядов, суждений, оценок, пониманий или непониманий, и слово «посторонних» здесь звучит весьма условно, потому что разве можно признать посторонним суждение человека, возникающее в силу общественных, рабочих, просто человеческих взаимоотношений с тобой, коли ты самой судьбой поставлен посреди этих бесчисленных мнений и отношений?

Само слово «взаимоотношения» означает в лучшем случае двусторонность всяких связей, когда не только ты реагируешь на поступки, линию, поведения и слова другого, но и тот, другой, реагирует на все, что делаешь и говоришь ты. Хочешь ты или не хочешь, а твое вроде бы личное становится общественным, и даже если ты глубоко внутри себя затаил собственные мысли, совершаемые тобою, поступки – со знаком плюс или со знаком минус, это все равно, – они «выдадут» тебя реакцией на них твоего окружения – ближайшего или отдаленного.

Тем более, если твои личные соображения и поступки касаются самого главного, самого вечного из вечнейших вопросов: как жить, во имя чего, что такое жизнь, в чем ее смысл?

Хорошо, когда вопрос обнажен, в житейском смысле не усложнен для разбирательства теми или иными привходящими обстоятельствами, смягчающими, к примеру, прямоту честного ответа. -

Дело, впрочем, не только в ответе. Для ответа нужен вопрос. А вот вопрос-то порой так закамуфлирован всевозможными причинами, обстоятельствами, оправданиями, так испятнан голубой – под ясные небеса – краской, что как ни вглядывайся, вопроса не обнаружишь, над тобой небесная голубизна, где все так хорошо и чисто:

Откровенность и прямота без самооправданий и самоадвокатуры – вот что помогает означить беспокойство, обнаружить симптомы, чтобы затем, следуя вперед, по шажочку, поставить диагноз и разобрать причины болезни или, напротив, истоки здоровья.

Болезнь и здоровье, конечно же, подразумеваются нравственные.

Александр Козарь

Итак, Александр Козарь и его устремления, рассуждения – вначале разберем их.

За что следует похвалить этого инженера, поддержать его? Прежде всего за прямоту, за искренность суждений, не всегда, впрочем, праведных, за сомнения в самом себе, за желание открыто, даже публично обсудить свою линию поведения, свою, если хотите, программу жизни – иначе, как программой и программой осуществляемой, это не назовешь.

Надо заметить к тому же, что ярлыки «настоящий карьерист», «шкура, рвущаяся к власти любым путем», при некотором раздумье, все же не годятся Александру Козарю. «Шкура» и карьерист никогда ни в чем не усомнится; ему наплевать, что там плетут у него за спиной и какие прозвища придумывают рабочие. Как правило, карьерист – продукт уже завершенный, даже полукарьерист, незаконченный карьерист, не уверовавший до конца в избранную самим собой роль – такой тоже распинаться не станет: где-то, пусть задним умом, он прекрасно понимает, что его исповедь может дорого ему обойтись. От того же главного инженера, от директора, от рабочих собственного цеха.

Нет, тут другое. Циник обзовет ее наивной, на самом же деле это искренняя попытка разобраться и в самом себе и в окружающей – на сей раз общественной – ситуации. Как вести себя с пользой для дела, не забывая при этом о чести, порядочности? И совместимые ли это понятия – интересы дела и человеческая мораль?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.