Когда на него наткнулись санитары, они не решались взять на носилки это вздутое зловонное тело.

Потом ему пришлось сделать девять операций по извлечению осколков, и каждый раз операция оказывалась недовершенной.

Он лежал забинтованный, неподвижно, на спине, похожий на гигантскую белую куколку, только глаза в страшной мольбе двигались за входящими и уходящими людьми.

Потом закрылись и глаза, перестав тревожить остальных людей. У так прихотливо раненого солдата началось общее заражение крови.

Но это был один из тех изумительных случаев, которые не учитывались тогда из - за общей спешки и равнодушия к жизни людей.

Через двадцать дней у безмолвной белой куклы снова прорезались глаза, но теперь уже глядели они с мертвенным тусклым безразличием.

Каждый день отдирали ему затвердевшие лубками повязки и каждый день заливали бесчисленные ранки йодом, а в более крупные раны вставляли длинные тампоны из марли, пропитанной спиртом. Когда же ему впервые открыли лицо, то оно испугало даже опытных сиделок.

Ему запретили сидеть у окон этого лазарета, что помещался на главной улице большого, шумного и чистого западного города.

Потом его перевели в другой город и другой лазарет - на далекую окраину. Там наступил голод, и в палатах не топили.

Тогда он продиктовал письмо на родину Умаркул Керимову и попросил выслать хоть немного сухарей взамен тех денег, которых тот ему не выплатил за последние годы работы.

Ответ пришел очень поздно. Керимов опять писал, что если он хочет сухарей и табаку, пусть отдаст назад лес, окна или крышу, и что теперь хлеб и одежда дороже всех денег и что у него, Керимова, плохие времена, что теперь нет настоящего управителя в стране, что для армии забрали лошадей, хотят взять землю, а скоро будет еще хуже.

Потом ему сказали, что всех распустят по домам. Он подобрел немного и, обходя палаты, рассказывал, что уж лучше посидеть немного без хлеба, но зато знать, что на родине есть свой угол.

Домой он не попал, потому что там начались война и смерть.

И он остался в пестрой, сборной части полка, потому что идти было некуда, а здесь с них уже перестали что - либо я требовать.

Только теперь он был уже совсем не таким, каким когда - то был взят от бесстрастных травянистых степей и от таких же немых, как он сам, одичалых стад.

В последний этот год общего беспокойства и тревоги открыл он, что в нем начали видеть какую - то страшную и таинственную силу. Он понял это еще тогда, когда командир роты Юрий Сазонтов стал игриво - ласково называть его «душа любезный», а иногда и раскрывал перед ним портсигар, запросто предлагая «побаловаться».

Вначале он сам пугался поручика, но с каждым днем он все отчетливее устанавливал, что тот боится его. Этот же страх и даже виноватость вскоре стал он открывать на лицах всех тех, кто раньше не боялся ничего.

Однажды лицом к лицу в безлюдном переулочке он столкнулся с дамой в бархатной шляпке и туфлях с интересными золотыми пряжками.

Поигрывая поясом распущенной гимнастерки, он лениво медлил, решая, куда свернуть: направо или налево, как вдруг ощутил прикосновение к ладоням чего - то холодного и услышал прерывающийся от невероятного ужаса голос:

- Возьми, возьми, если надо! Больше ничего нет! Серебряная... и двадцать рублей... Возьми, солдатик...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.