Комиссар нагнулся и осторожно, тронул Катукова за плечо:

- Генерал, командирское пополнение прибыло.

Катуков привстал с матраца, брошенного на каменный пол, потер глаза, выпрямился и машинально расправил складки шинели! В тесном, задымленном подвале, который генерал в шутку прозвал «пещерой Лихтвейса», было по - прежнему шумно. Входили и выходили офицеры связи. Солидный врач длинно и обстоятельно корил кого - то, виновного в том, что в походную баню привезли мало воды. Инструктор радиопередвижки, стараясь перекричать всех, рассказывал, как внимательно слупили немецкие солдаты организованную сегодня для них передачу: Аж из блиндажей повыскакивали!» Подполковник Кульвинский, отгородившись плащ - палаткой, докладывал по телефону:

- Все в порядке. Не хватает только шпор... Хозяйство три восемь прибыло... Консервы? Консервы готовы!...

Генерал улыбнулся: все обстояло вполне нормально. Проснись он в мягкой постели, в тихой и пустой комнате, - наверняка почувствовал бы, что ему чего - то не хватает. .

- Командирское пополнение прибыло, генерал, - повторил комиссар. - Пора начинать...

Командиры ждали в соседнем отсеке подвала, усевшись на изломанных школьных скамьях (когда - то над этим подвалом стоял дом, и в доме был техникум). На столе мигала керосиновая лампа, и желтые блики ложились на обветренные, не по летам строгие лица.

- Ну, здравствуйте, товарищи, - негромко сказал генерал, входя в отсек.

- Здрасте! - грянул ответ, и командиры вытянулись в струнку перед человеком, о котором они так много слыхали.

Они вглядывались в спокойное, намного усталое, худощавое лицо генерала, в котором сочеталась какая - то домашняя, обыденная мягкость с решимостью военного человека. Немного удивляла некоторых грубая красноармейская шинель генерала, из - под ворота которой виднелась серая фуфайка. Катуков перехватил недоуменный взгляд молодого лейтенанта, и в глазах его зажглась и сразу погасла лукавая искорка.

- Ну, кто здесь есть из наших ветеранов? Товарищ Зайцев? Отлично. Помню вас. А остальные? Все воевали? Отлично! Начнем знакомиться. Кстати, вот что: полушубочки придется вам снять. Конечно, это вещь неплохая, но мы командиров бережем. Милая это мишень для немецкого снайпера! Поедете в тыл - надевайте полушубок. Идете в бой, - будьте добры: шинель и фуфаечку. Вот как наш комиссар, - и генерал указал на стройного, молодецки затянутого в шинель своего соратника, стоявшего рядом. - Поняли? Это, так сказать, к слову...

Катуков на минуту умолк, прислушался к грохоту ближних разрывов (операция, за которой он внимательно следил со вчерашнего вечера, развивалась успешно) и продолжал:

- Так вот, товарищи, вы прибыли в Первую гвардейскую танковую бригаду. Служить в нашей бригаде - большая честь. Думаю, что сработаемся. Оказать вам надо многое, и за один раз обо всем не упомянешь. Запомните главное: воевать надо умеючи. Война - дело долгое, и нам с вами очень важно как можно дольше уберечь и людей и машины.

Генерал потянулся через стол и взял запыленные аптекарские весы, каким - то чудом уцелевшие в этой сутолоке, - последнее упоминание о некогда существовавшем физическом кабинете техникума. Задумчиво поколебав их роговые чашечки, он, сильным ударом погнал одну из них книзу и продолжал:

- На войне не бывает равенства сил. Вот мой комиссар, старший батальонный комиссар товарищ Бойко, часто говорит так: «Не тот силен, кто сильнее, а тот силен, кто умнее». И я с ним целиком согласен. Вот товарищ Зайцев нам может рассказать, как дрались мы под Орлом с Гудерианом. Был он сильнее нас в пять - шесть раз, а, между прочим, сражение выиграли мы, а не он. Конечно, трудно нам было. Но ведь тут решает крепкое сердце. Как ни трудно тебе, тянись из последнего, а виду не подавай, что тебе плохо. У тебя последний дух выходит, а ты показывай немцу, что тебе все нипочем, что ты дерешься играючи. Морда у тебя в крови, а ты атакуй. Атакуй, хитри, ловчись - пусть немец думает, что он имеет дело только с авангардами твоими, а главные силы, мол, еще не тронуты!...

В соседнем отсеке стало немного тише, и оттуда подходили люди! Танкисты в кожаных шлемах, штабные работники, на минуту оторвавшиеся от карт, корреспонденты, заехавшие сюда, чтобы проследить за развертыванием интересной операции, - все внимательно слушали генерала.

Генерал рассказывал о незабываемых октябрьских днях, когда в Мценск, где стояли его эшелоны, пришла весть о прорыве Гудериана под Орлом, и когда он - тогда еще полковник, - оказавшись старшим начальником, принял на себя всю полноту ответственности и, разгрузившись, бросил свои 60 танков против 500 танков Гудериана.

- Это была самая страшная и самая ответственная из всех операций, какие я помню, - задумчиво сказал генерал. - Теперь об этом можно сказать открыто: вместе с одной пехотной частью мы тогда на небывало широком фронте решали задачу всесоюзного масштаба: надо было любой ценой заслонить дорогу на Москву до подхода подкреплений. Мы сделали это - и стали гвардейцами... - он помолчал и добавил: - Потом, конечно, тоже были серьезные бои. Были, есть и будут. У немцев танков больше. Отсюда и наша тактика: драться так, чтобы с наименьшими силами добиться наибольшего эффекта...

Примостившись в уголке «пещеры Лихтвейса», я мысленно перебирал свои летучие встречи военного корреспондента с этим интересным человеком и командиром. Было немного досадно, что ни обстановка, ни время не позволяют как - нибудь зацепиться за одну деталь, за одну операцию, раскрыть ее во всей полноте, так, чтобы показать генерала и его танкистов во весь их богатырский рост. Но в конце концов эта досада была слишком наивна, чтобы принимать ее всерьез: быть может, и наши беглые, фронтовые записки, фиксирующие жизнь, как фотопленка, сослужат в будущем свою службу историку...

Это было глубокой осенью 1941 года.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.