Из - за елей, заснеженных и неподвижных, то стихающая, то разгорающаяся слышна перестрелка. Но бойцы нескончаемой вереницей идут по узкому проселку и даже не оборачивают голов в ту сторону, откуда доносятся выстрелы. Там делают свое дело: добивают какую - то труппу фашистских головорезов.

На перекрестке нагромождены разбитые немецкие танки, видны многозначительные следы яростной схватки, которая шла за шоссе. Взбежав на пригорки, на крутую насыпь шоссе, танки застыли, исковерканные в последнем судорожном усилии, поднявшие пушки к серебряно - серому русскому небу, беспощадному, зимнему небу. Один из немецких танкистов в виде замороженного чучела валяется здесь же. Лицо его расквашено сокрушительным ударом красноармейского приклада, и пуговицы, неисчислимое количество пуговиц, рассыпаны вокруг этой скорченной и окровавленной, смерзшейся куклы. Пуговицы мужские и дамские, всех форматов и раскрасок. Одни прикреплены к бумажкам, другие аккуратно нанизаны на бичевочки. Бойцы идут молча мимо и даже презрением не удостаивают эту картину, отвратительную, страшную и смешную.

Бойцов не интересуют мертвые немцы. Они идут по следу тех, кто сумел живьем бежать отсюда. В глазах сияние, вдохновенное и лихорадочное, губы запеклись. Морщинки, тоненькие и красноватые, точно нацарапанные иголкой, бороздят эти, еще молодые, усталые, полные героической решимости лица. Они идут - и немцы не могут выполнить свои задачи, не могут оторваться от наших наступающих войск, не могут остановиться, передохнуть, сомкнуть поредевшие ряды, наново переформироваться. Тщетно оставляют они заслоны из числа самых отчаянных головорезов, чтобы успеть отвести свои основные силы на последующие рубежи. Заслоны их уничтожаются. А главные наши силы продолжают преследовать отступающих, и немцы бегут, бросая танки, пулеметы, минометы. Мы не успеваем собирать трофеи на подмосковных дорогах.

В этом марше наших колонн не заметно торопливости. Обычный шаг русского пешехода. Да к тому же на ногах крепкие, новые валенки. И тем не менее немцы бегут и никак не могут убежать от этого размеренного шага. Дело в том, что немцам нужно спать ночью.

Обязательно. Они привыкли; какими бы кровавыми преступлениями ни был заполнен прошедший день, - в двенадцать часов нужно идти спать и до 7 часов утра пролежать в тепле. Иначе шнупфен - насморок, - можно простудиться.

А наши, бойцы идут по родной земле. Они видят вокруг пепелища деревень. Они на дороге встречают обезумевших женщин и умирающих стариков. Они видят детей, вянущих от голода на руках матерей, так как немец отнял у матери последний хлеб, который она берегла для ребенка. Нет, нашим останавливаться нельзя! И, вздремнув на снегу в то короткое время, когда колонна останавливается, чтобы выяснить дальнейший маршрут следования, похлебав горячих щей, которые привезены походной кухней, они идут вперед, и немцы не могут убежать от этого шага.

Женщина везет в саночках ребенка. У ней синие, яркие глаза, и нет ничего в сегодняшней затуманенной природе, что было бы ярче этих синих гневных глаз. Она сама начинает рассказывать. Двенадцать дней просидела она в яме; немцы не выпускали, даже помыться нельзя было выйти:

«Рус, сиди! Рус, молчи». Сами забрались в избы, а часовой ихний одно ватное одеяло постелил, другим накрылся, лежит на крыльце, глядит из - под одеяла на нас, на баб, головы нам из ямы поднять не дает и сам видать, нас боится. Наша авиация налетела, из пулеметов била по ним. Да разве пулеметами надо! Бомбы бросать надо! Избы надо жечь, чтобы всех их спалить, проклятых!

Мы переспросили. Нет, все верно, именно так она и сказала. Она сказала, что надо было выжечь родную деревню, спалить родную избу, только чтоб истребить немцев.

- Бейте их, товарищи! Бейте беспощадно, я бы сама их била, - так сказала она на прощание.

Тысячи людей, испытавших немецкое насилие, идут по прифронтовым дорогам... Они останавливают бойцов, они рассказывают, воодушевляют, благословляют на бой.

Сытый мохнатенький конек вывозит из глубины леса сани, груженые всяким имуществом. Возле саней крестьянин, пожилой, но сухощаво - крепкий. Он бережно ведет коня под уздцы. За санями идут парень и девушка.

- Ну, как немец? - опрашиваем мы.

- В высшей степени подлец, - раздельно, с глубокой серьезностью отвечает крестьянин. - Не человек, а подлец!

И опять следует рассказ о глумлениях и ограблениях, о детях, застреленных так себе, за здорово живешь, о надругательствах над женщинами, о грабеже.

Правда, ограбить Алексея Федоровича Колесникова, так зовут нашего собеседника, немцам не удалось. Он уехал в глубь леса, куда немец ходить боится, и спрятал там свое имущество. От его дома осталась одна печь с трубой. Но ничего, Алексей Федорович еще отстроится. У него шесть сыновей, двадцать шесть внуков. Из шести сыновей пять в Красной Армии, да еще племянник Василий Федорович, полковник.

- При мне только младший остался. И этот пойдет, - сказал Алексей Федорович, показывая на рослого парня, который стоит рядом.

Его ясные глаза встретили взгляд отца, и он чуть усмехнулся. Да, он пойдет на войну. Он пойдет защищать отца и соседей и оборонять свою великую родину. И также мстить за свой очаг, за свою милую деревню Ржевку и колхоз «Луч», которые никогда ничего дурного не делали Германии, а германские войска пришли к ним и разорили.

Разорили, ограбили, обозлили, но уничтожить не могли. Перестрелка в лесу еще продолжается, полк еще продолжает идти по проселку на запад, и хотя все дома деревни Ржевки стоят без стекол, трубы уже начинают дымиться: люди возвращаются к своему очагу.

Со стороны Москвы идет группа женщин. Их сопровождает мужчина в штатском, но с винтовкой на плече. Оказывается, это уполномоченный райсовета. Нужно собрать имущество колхозное и частное, нужно сосчитать, сколько жителей возвратилось, завезти хлеб, керосин...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.