Я остался один у перил.
Всегда не мог я видеть спокойные ночные поля. Выбраться бы сюда зимой, на снег, на завьюженные косогоры, пожить бы подольше, сойтись с людьми, походить в клуб, на свадьбы, поездить в лес и в луга, подумать о чем-то.
Я поеду той же дорогой и сойду там же в тот же поздний час. Не помыслю, как это будет, но все откликнется шорохом давней наступающей ночи, когда я шел от реки с молодой женщиной.
Мы взбирались в гору под густыми тополями. Было так темно, что мы чувствовали друг друга лишь по движению, по шарканью наших шагов да по голосу. По голосу я определил, что она молодая. Я спрашивал о ночлеге.
- Я бы вас к себе пустила, - сказала она, - да у нас тесно.
Она нечаянно оступилась, ойкнула, и я подхватил ее поперек груди, и мы на мгновение замерли от неловкости и постояли молча, дыша, воображая каждый свое, а во мне где-то колыхнулось желание повстречать на чужой стороне женщину, которая бы мне долго помнилась после.
- А вы к кому? - уже натянуто Спросила она когда пошли.
- Ни к кому.
- По делам?
- И не по делам и не в гости.
- У нас тут по-всякому хорошо. Вот это Кузьминское, - показала она рукой, когда мы вышли на свет окон. - Константиново туда дальше. У нас тут Есенин родился, слыхали, наверно?
- Как же...
- К кому ж вас устроить?
Мы подошли к одному дому - там спали, к другому- там мешали маленькие дети, и пока хозяйка извинялась, советовалась с крыльца, я разглядел под окном лицо моей провожатой - русское симпатичное лицо, которое в деревне и в сумерках бывает прекрасно.
От дальней дороги меня охватила слабость, клонило ко сну: прикорнуть бы у порога или сесть через дорогу под иву и ничего не желать, ни о чем не спрашивать - только ощущать, что ты дальний, что все сбылось - вот она, та деревня! - что уже поздно и никого у тебя здесь нет.
Она привела меня наконец к высокому дому, постучала в завешанное платком окно:
- Баб Филь! Не спишь?
Кто-то отвесил платок, недобро всмотрелся, приставив ладошку к бровям. Долго бабка выспрашивала, наконец впустила. Интересно, жива ли еще она?
Когда она впустила и рассмотрела меня, сразу сделалась доброй, посадила за стол и принялась кормить да расспрашивать.
- Ну, теперчи ты ж чей будешь? - Села она напротив, подперлась кулачком и смотрела на меня маленькими глазами.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
К семидесятилетию со дня рождения