Казнить или помиловать?

Нет, таких преступников нельзя ни исправить — они неисправимы, ни наказать — потому что не может быть наказания, соразмерного их вине.

Ставлю вопрос иначе: имеют ли право такие люди жить на земле? Ведь никому не придет в голову запереть в клетку ядовитую змею или тарантула в надежде, что через пятнадцать лет они превратятся, скажем, в ужа или майского жука!

Разумеется, смертный приговор должен быть вынесен только после тщательнейшего, исчерпывающего следствия и судебного разбирательства; во избежание ошибок приведение приговора в исполнение должно или может происходить через какой-то срок; возможно, нужны дополнительные гарантии безупречности следствия; может быть, надо пересмотреть список преступлений, заслуживающих смертной казни. Но отказаться от смертной казни нельзя.

Другое дело, я, например, никогда не пойму, как можно расстрелять директора гастронома, сколько бы он ни растратил, и дать десять лет насильнику и убийце даже одной, пусть и не очень хорошей женщины!

Известный польский писатель Ежи Анджеевский, автор романа «Пепел и алмаз», пишет: «Когда раздаются голоса, требующие сохранить смертную казнь, мне слышится в них жажда преступления».

Немецкий юрист Бухгольц словно бы продолжает его мысль: «Даже если рассматривать жизнь лишь как биологическую форму бытия — это же самое совершенное творение природы, венец всего сущего. Чем больше мы над этим думаем, тем чаще упираемся в вопрос: лишая жизни преступника, не посягаем ли мы все-таки косвенным путем на жизнь вообще?»

Но ведь преступник-то в отличие от нас такими вопросами не задается! И потому мне представляется более логичным вывод профессора юриспруденции Фордхэмского университета (США) Эрнеста Ван дэн Хаата: «Человек, который идет на преднамеренное лишение жизни другого человека, должен расплачиваться за содеянное собственной жизнью».

Думаю, при решении этого сложнейшего вопроса все-таки не может быть однозначного ответа. Все зависит от конкретных обстоятельств. И вот пример.

Молодой солдат застрелил семерых военнослужащих и пытался бежать. Кажется, о каком еще наказании здесь может идти речь, кроме смертной казни? Но оказывается, не товарищей своих он застрелил, а извергов, изощренно избивавших и изнасиловавших его. Я бы лично никогда не вынес ему смертного приговора.

Странно было бы требовать от обороняющегося человека, чтобы он хватал преступника, бросавшегося на него с ножом, и запирал в чулане на десять лет.

А ведь суду приходится защищать не одного человека, а общество. И не от покушения (хотя и это бывает), а от совершенного убийства. Помнится, когда-то смертную казнь называли высшей мерой социальной защиты.

Не могу без горечи читать газетные сообщения о том, как работник милиции, подчас получивший ножевые ранения, продолжает преследовать вооруженного преступника (даже нескольких) и наконец задерживает его, порой ценой своей жизни. Вместо того чтобы просто пристрелить его!

Хочется верить, что милиционером руководит подлинная высшая гуманность, а не боязнь лицемерных служебных инструкции, в которых под предлогом борьбы с нарушением прав граждан в действительности нарушаются права работника милиции. Достаточно вспомнить события в Алма-Ате или Моршанске...

А потом происходит суд над убийцей милиционера, и преступника приговаривают к десяти годам заключения.

Где же логика, где справедливость? Неужели в этом торжество высшей гуманности?

Когда в суде дебатируется, соответствует ли мера самообороны угрозе, — это понятно. Суд обязан изучить все детали. Но представьте себе ситуацию, когда в дом к кому-то вломился пьяный хулиган, перестрелял из обреза всю семью, ранив хозяина, уже перезаряжал ружье, чтобы убить и его. Но в это время хозяин разбил ему голову стулом или кочергой. Даже самым казуистически настроенным юристам и ханжам вряд ли придет в голову спорить с тем, что человек, защищаясь, поступил правильно.

Так почему же столько споров возникает тогда, когда подобным же образом и в тех же обстоятельствах поступает общество, голосуя за исключительную меру наказания? Иные же юристы, публицисты, общественные деятели сражаются за жизнь преступников так, словно речь идет об их собственных детях или отцах.

В конкретных случаях спор возможен и понятен. Но ведь возражают против самого принципа... «Смертной казни не должно быть! Вообще!»

Забывают о жертвах, о неисправимости этого преступника, об общественном мнении, которое во всех странах, и у нас в том числе, против отмены смертной казни. Ведут схоластические споры с позиций «высшей гуманности», правовых соображений, расплывчатой статистики...

А на мой взгляд, все достаточно просто: есть те, от кого общество должно избавляться, как от неизлечимых болезней. Ведь есть безнадежные с точки зрения лечения болезни, злокачественные опухоли. Их надо удалять, а не лелеять.