Изыскатели

Нельзя было подобрать для этих слов аудиторию более подходящую, чем та, в которой мы находились. Только аудитория этих слов не слышала. Она галдела и смеялась, острила и шумно чествовала Сашу Коваленко, который вступал в свой 33-й год. А так как этот день был еще и выходным, к Александру добрались, кто пешком, кто попутным бортом, друзья из ближайших партий. В большинстве их мы уже побывали и знали почти всех, кто собрался за длинным, во всю ширину палатки, столом.

В торце стола на высоких нарах, зажатый с двух сторон мощными плечами, сидел именинник. Как всегда, реже всех говорил, тише всех говорил и, как всегда, что бы ни делал, каждым своим нервом ловил все, что происходило в пределах лагеря. Начальник партии, он отвечает за жизни людей.

Стол ломился от консервированных яств. А перед каждым на клочке кальки лежали горячие картофелины и кусок жареной, не из банки, свинины с чесноком. Глядя на это, кто-то вспомнил первый ужин, который, конечно же, выглядел здесь по-другому. Тогда Виктор Николаевич Балмышев, старший инженер и самый старший по возрасту, лопатой очертил на снегу квадрат и сказал: «Сюда не лазить — это для еды и питья». И той же лопатой стал закидывать снег в котел. Для борща.

— Ну, а что мне оставалось делать? — рассказывал уже по моей просьбе Виктор Николаевич. — Все смотрят друг на друга — на кого падет крест кашеварить. (Котлопункт и повар у нас через месяц появились.) «Ну, ладно, — говорю, — давайте я». Они: «Ура-а!» У меня и дома, когда выходной, дочь и внук так и просят, чтобы я им сготовил. А эти ребята — они мне те же дети. И какие ребята! Ползают по снегу и по грязи, а слез не увидишь ни у кого. И ни в чем не уступят: ни с топором, ни с пилой. Вон — Лешка и Андрюшка. Как штампованные — не сразу вспомнишь, кого как зовут. Оба длинные, лохматые. Оба хваткие в работе...

Алексей Борзов и Андрей Чаликов (это их имел в виду старый изыскатель) в самом деле походили друг на друга. Однако Борзов в противоположность своему другу был более разговорчив и не скупился на истории из их походного быта.

— В прошлом году мы с Андреем работали в одной партии, — рассказывал он. — Жили на выбросном. И на вездеходе выезжали на трассу. Сразу на несколько дней. Вот как-то домой возвращались и заблудились в распадке. В болото попали. Пока выбирались, комарье заело. Устали до смерти. Кое-как до лагеря добрались и бухнулись на нары, не раздеваясь. Вскоре слышу возню. Открываю глаза. Смотрю — олени. Протягиваю руку — тепло. Все равно не пойму — сон или явь. Вдруг Андрей: «Перестань храпеть!» Я молчу. Он снова: «Перестань храпеть!» Оба вскакиваем. Между нар спят, посапывая, три оленя и оленек. Пока нас не было, они нашу палатку облюбовали и прятались в ней от жары.

— А помните радиограмму: «Из Тимптонского заповедника движется группа медведей в количестве шести штук», — процитировал Александр Гавриков.

— Я помню другое. — Борзов неистощим на рассказы, и трудно удержаться, чтобы еще раз не дать ему слова. — Как-то Чаликов контрольные промеры делал. В нужную точку отправил с отражателем рабочего Колю Мурзаева. «До точки, — говорит, — метров триста. Как дойдешь, крикни — я теодолит наведу». Андрей слышит крик, наводит теодолит и видит, что по просеке мчится, прижав к себе прибор, Николай, а за ним лениво трусит медведь. На счастье, рядом работали наши геофизики и тоже с криком бросились к Мурзаеву. Мишке, конечно, не нужна была такая скандальная компания...

К этому нужно добавить, что тайга южной Якутии для медведей голодновата, и они даже летом злые. Не по книжкам познают изыскатели таежную экзотику. Не по картинкам изучают природу своей страны. И не только своей. Многие из тех. кто собрался под крыльями этой палатки, помогали строить дороги за рубежом. Инженеры Надежда Веселова и Ольга Марченко, например, работали в Алжире. Надя рассказала, что, когда по возвращении она оказалась в отделе загранработ, то просто испугалась, что вдруг больше не попадет в Якутию. «Мы ведь с Ольгой здесь с восьмидесятого года, с самого начала изысканий на АЯМе», — пояснила она.

Но нет, не выработанная временем привычка заставляет этих людей неуютно чувствовать себя в комфортных условиях заграниц. Любимая работа, четкое осознание жизненной цели, равно как и испытанное нелегкими буднями дружество, тянут их в эти неласковые края.

«Я готов за каждого душу отдать», — скажет Александр Устинов, человек удивительного обаяния и интеллигентности, начальник партии, в которой работают Ольга, Надежда и Андрей Чаликов. Их коллектив раньше всех завершил изыскания и стал победителем в соревновании — первым среди равных. Я читала подробный протокол их недавнего комсомольского собрания. Там не было ни одного пустого слова.

— Вы только не идеализируйте нас и нашу жизнь, — сказала Ольга Марченко. А несколько человек как бы в назидание рассказали нам историю одного газетного снимка. Он был сделан лет десять назад, еще в пору работы мосгипротрансовцев на изысканиях БАМа. На снимке был запечатлен один из наших знакомых по экспедиции, на руках выносящий из вертолета свою невесту, облаченную в белый наряд. Оказывается, вертолетом в действительности прилетел фоторепортер. А жених с невестой и «свидетели» в энцефалитках, спасаясь от комаров, протопали два десятка километров до Тындинского загса и обратно пешком.

Нет, мы не собираемся рисовать идиллические картинки. Да и время таких картинок прошло. Хотелось лишь добавить новые штрихи к коллективному портрету экспедиции. И сделать небольшое обобщение. Одержимость работой, внутренняя подчиненность общей цели извлекают из пестроты человеческих чувств бескорыстную преданность товариществу, взаимопонимание, взаимоподдержку, искренность и безыскусность отношений, способность быть самим собой. Таков здесь климат. Именно эта атмосфера формирует изыскателей-первогодков, практикантов и подчиняет, что хотелось бы отметить особо, тех, кто приходит в экспедицию на сезон.

Каждый начальник партии знает по опыту: весной он приедет на работу, на руках — задание, надо приступать к изысканиям, а он застрянет на ремонтных и кадровых проблемах. Дело в том, что половина состава экспедиции — буровые мастера и их помощники. водители, разнорабочие — принимается на сезон. По осени идет с ними полный расчет, и люди, привязанные к изыскателям, 3 — 4 месяца до нового сезона находятся как бы в долгосрочном никем не оплачиваемом отпуске. Удержать их в такой ситуации трудно, особенно шоферов и вездеходчиков. Изыскатели нашли выход. Они предложили оставить на зиму в Беркаките большую ремонтную группу из водителей и буровиков. Тогда весной сразу приступят к работе люди, знающие дело, да еще и со своей, отремонтированной собственными руками техникой, которую они будут все лето по-хозяйски беречь.

Администрация Мосгипротранса разделяет это мнение, но ссылается на фонд заработной платы, лимиты, выделенные на изыскания, на другие финансовые барьеры, бдительно контролируемые Стройбанком. Хотя то, что экономится на 3 — 4-месячной зимней зарплате, оборачивается летом большими потерями: неотремонтированная техника, неподготовленные работники, которых нужно учить, угробленные машины, за которые садятся случайные, залетевшие на сезон люди. Надежда только на тех рабочих, кто душой держится за свой коллектив. Но вот новости: чье-то волюнтаристское решение недавно уравняло в зарплате водителя вездехода и шофера. Один из ветеранов экспедиций Мосгипротранса 17 лет управлял вездеходом и назывался техником-водителем. На восемнадцатом он стал именоваться просто водителем и с утратой половины своего титула потерял из зарплаты около ста рублей.

Человек, который столько лет проработал на одном месте, возможно, и никуда не уйдет. А молодежь? Ведь в соседней организации за ту же работу платят больше. Урон двойной — коллектив теряет рабочего, а рабочий теряет такой коллектив. И неизвестно. куда вывернет судьба многих молодых и не очень окрепших в жизни людей. когда она начнет мотать их по дальним дорогам.

Понятно, что воспитание людей не входит в служебные обязанности изыскателей. Но без этого нет инженера. Нет интеллигента. Вот и такими гранями оборачивается кадровый вопрос. Может быть, стоит рассмотреть предложение экспедиции? У изыскателей — замечательная профессиональная черта: смотреть на все с точки зрения экономической целесообразности. В большинстве своем нерасчетливые по натуре, они рационалистичны во всем, что касается государственной пользы.

— Два миллиона — цена километра АЯМа, — объяснял мне один 25-летний инженер. — Две тысячи стоит метр. Сколько таких тысяч мы сохраним государству на 830-километровом пути к Якутску, если сосредоточимся только на поисках трассы, если будем работать без простоев и авралов! Изыскатель спит спокойно только тогда, когда дорога, которую строят по его проектам, будет абсолютно «здоровой»...

...Как хорошо в прекрасной тесноте изыскательского братства! Десятый раз кипятится и заваривается чайник. «Хватило бы воды», — не без основания беспокоится инженер Николай Судаков. Он сел между двумя Александрами, и кто-то сразу пошутил: «Скорей загадывай желание!» Мне кажется, я догадалась, о чем он подумал. О том, чтобы успешно закончился сезон, чтобы все хорошо было дома и чтобы на следующий год оказаться рядом с друзьями. Николай в экспедиции впервые. С его слов я знала, что он с мальчишеских. лет мечтал быть изыскателем. Но стал строительным мастером на железной дороге. Когда в его семье упрочился достаток и подросли малыши, решил вместе с женой, что можно начать все заново. Перешел с двухсот двадцати на сто пятьдесят, поступил в МИИТ и с радостью занимается тем, к чему все время тянулась душа.

Как-то мы ехали с ним и его товарищами из маршрута. В проеме между задним бортом и брезентовой крышей грузовика тянулась мокрая колея, и слева от нее стелился подлесок. Сильный свет закатного солнца пронизывал все. что только могло зеленеть и цвести на этой суровой земле. Он наполнял сиянием каждую хвоинку недавно распушившихся лиственниц, и они убегали от нас, легки и прозрачны, как облака...