— Андрей Поляков. Занимается проблемами водоснабжения будущей станции, — представил его начальник экспедиции Юрий Гусев и добавил с удовольствием: — Отличный руководитель! Единственный, в партии которого работает вся техника.

— Оттого и страдаю, — невесело отшутился Поляков. Он нервничал, потому что в ожидании нашей вахтовки, завозившей по пути почту и продукты в другие партии, потерял пять часов. Мало того, все эти пять часов перед ним торчал бензовоз, который не мог одолеть превратившийся в болото лесовозный зимник, и было ясно, что машину придется на время оставить здесь, а бензин вывозить бочками. Одного я не поняла, зачем он ждал нас. Выяснилось это на первой же сотне метров, когда наша машина повышенной проходимости увязла по оси колес и ее вытягивал вездеход. Я отмечала в блокноте каждую такую остановку. Их было восемь. И всякий раз наш водитель опасался «порвать» машину, выдрать крюк, на который цепляли трос.

Небо впереди начинало темнеть. Позади, за деревьями, почти к самой земле спустилась полоса заката. На ее фоне четко вырисовывались накрененные, словно в беспорядочном танце, безлистые стволы. Вечная мерзлота диктует здесь свои порядки. Вспучиваясь под корнями, заставляет «плясать» деревья. Расстилает марь. Да еще начиняет эти свои мерзлотные болота мелкими и крупными курумами, выталкивая камни из глубины земли. С теплом мерзлота подтаивает. Таежные дороги превращаются в месиво, из которого не выпутается и вездеход.

Встал, оказывается, и наш всемогущий спаситель. Разбил о камни гусеницу и «разулся», но Поляков с водителем быстро справились с ремонтом, и вскоре наш кортеж в полном составе снова двинулся в путь.

Десять километров дороги мы одолели за три с половиной часа. Транспорт по мари идет со скоростью пешехода. Ломается же с космической скоростью. Вот почему как заклинания летят в эфир одни и те же слова: «скаты», «траки», «карданы», «сцепления». Тени неполученных запчастей сеют смуту на всех ступеньках должностной лестницы. Как на передовой, исход дела зависит от того, на чей фланг выйдет боевая техника. Порой только чувство юмора позволяет держаться в рамках дипломатического протокола. «В связи с превосходящими силами противника отобрать вездеход не имею возможности. Решение вопроса оставляю на рассмотрение мудрейшего руководства», — радирует из своей «Дали» начальник сейсморазведочного отряда, состоящего всего из пяти человек.

Но какой нескрываемой радостью бывает пронизан голос радиста, когда он передает из «центра»: «На подходе к Беркакиту — контейнер для экспедиции». Пришли долгожданные запчасти к машинам... которые были сняты с производства еще до рождения многих героев этих глав. Другой контейнер провез по тысячекилометровым рельсам Транссиба и БАМа 500... веников. Третий — пол-литровые стеклянные графинчики, в недалеком прошлом неизменный атрибут всех придорожных закусочных. Не запчасти, а оборотни какие-то. Эх, глянули бы на эти чудеса руководитель группы механизации отдела инженерной геологии Мосгипротранса товарищ Свиридов, ведающий из Москвы обеспечением транспортом, запчастями, и товарищи из отдела материального обеспечения, снабжающие изыскателей полевым снаряжением...

До базового лагеря партии Игоря Лукина мы добрались уже в полной темноте. Поляков перегрузил из беркакитской вахтовки бумажные мешки с хлебом, коробки с тушенкой, взял письма, газеты, и его вездеход двинул вверх по гольцу, к самой вершине, где светилась огнями буровая.

В выбросной лагерь партии — и все из-за транспорта — мы попали на сутки позже, чем обещали по рации. Вот она — «Даль-6». Палатки пусты. Все на трассе. Только на вытоптанном пятачке у костра — повар Витя. Загорелый, как мулат, с бритой головой, он мечется между шкварчащей сковородкой и ручьем-холодильником, в котором бултыхаются на веревках целлофановые мешки с мясом, сливочным маслом; жирами. Он зря спешил. Едоки пришли, когда стемнело. Рабочий день зачастую здесь вне параграфов КЗоТа.

А утром главный инженер партии Андрей Артемов, тот самый, что тосковал в Сирии о снеге, вновь выехал с бригадой на трассу. Работа изыскателя не терпит приблизительности. Мы видели, с какой тщательностью Андрей устанавливал по отвесу треногу теодолита, прикрывал основание каждой «ноги» мхом, чтобы не протаяла мерзлота и не сбилась точность наводки. Остальная часть бригады — два инженера и трое рабочих — отправилась на противоположную точку маршрута. Группа оснащена светодальномером — с помощью этого прибора лазерный луч посылается на зеркальные отражатели, которые Андрей укрепил над теодолитом.

Распаляется якутское солнце. Подсушивает оленью радость — ягель. Лишайник пылит и оседает на сапогах серым налетом. Неверный шаг, и нога проваливается в заштопанную мхом расщелину между камнями. Ледяная вода мигом наполняет сапог. «Где же они сушат свои кирзачи?» — подумала я о ребятах, вспомнив, что не видела у них обычной для изыскательской палатки печи, уставленной со всех сторон сапогами.

Непритязательность изыскателей сродни самоотверженности. Начальник партии Всеволод Королев рассказывал о своем главном геологе Борисе Боженкове:

— В мае снег слабый — ходить по тайге очень трудно. А опорные скважины, где нужно делать термозамеры, расположены километрах в 15 — 16 от базы. Говорю Борису. «Дождись вездехода. Не семнадцать лет, чтоб по тайге бегать». (Он немного старше остальных. И очень знающий геолог.) Не успеешь оглянуться — уйдет. Возвратится и как бы даже оправдывается: «Да мне, — говорит, — надо было к коллегам на трассе зайти — посоветоваться». Но я-то знаю, что он горючее таким образом экономит. И вездеход ему жалко. А себя не щадит. Большой выносливости человек, а внешне — невысокого роста, сутуловатый, щуплый. Бородка клинышком, очки. Негромкий голос. Предельно деликатный. Я, глядя на него, всегда чеховских интеллигентов вспоминаю...

С участка, который изыскатели из выбросного лагеря «готовили» под железнодорожное полотно, мы уезжали в район промышленной зоны будущей станции Янги. Уже на месте геолог Виктор Сидоров расскажет, что их отряд ведет разведку грунтов, характеристики которых должны подсказать, какие типы фундаментов можно использовать здесь для строительства ремонтных мастерских, складов, гаражей. Потом он подведет меня к умолкнувшему по случаю перерыва станку (УРБ-2) и тоном гида промышленной выставки станет объяснять:

— Мы занимаемся также внедрением пневмоударного бурения, которое повышает производительность инженерно-геологических изысканий и дает большую экономию твердосплавных буровых коронок. Но представьте! — Лекторский тон вдруг сменился интонацией, с какой пересказывают детектив. — Одна такая коронка стоит пять рублей. На бурение погонного метра скважины в наших очень прочных гранитах их потребуется не меньше 20. То есть мы тратим 100 рублей. Ввели пневмоударники — и той же коронки хватает на целых 6 метров. Считайте экономию! Но, — продолжал он, — наш станок тяжел для колесной тяги — он на базе ЗИЛ-131. Мечта — поставить его на гусеницы! Тогда установка сама себя повезет. Заправляется соляркой, а не бензином, который тут на вес золота да еще и опасен на наших дорогах. Напишите в «Смене». Вдруг какие-нибудь головастые ребята из НТО сообразят, как «привязать» наш станок к тягачу. Такой агрегат универсален. Нужен не только нам, но и при разведке на воду, при поисках полезных ископаемых. Теперь прикиньте экономию. На производительности. На бензине. На металле. Это же народные миллионы!..

Изыскатели сполна оплачивают своим трудом северный коэффициент — надбавки, нарастающие в полевой сезон на их довольно скромные инженерские зарплаты. Я говорю об этом своим спутникам и в стороне от дороги, по которой мы едем, вижу на фоне свежей зелени новенький, блистающий темно-красной эмалью трелевочный трактор.

— Недвижим. Промышленный брак, — горько пояснили мне.

Вот на чем нарастает северный коэффициент! В какие суммы выльется для государства простой трелевщика, какими потерями обернется то, что прислан комплект бурового оборудования с трубами одного диаметра, а коронками к ним другого, что получены метлы и графины вместо запчастей!

...Вездеход шумно хлюпает по мари, переваливает через нагромождения курумов. Дорога наезжена, разбита и особенно тяжела. Взять влево — значит уложить под гусеницы тягача старые лиственницы. А справа параллельно нашему пути тянется просека. Затесы на деревьях. Пикеты. Репера. Если идти по ним, можно пройти всю трассу. За далью — даль...

«Дороги, которые мы пробиваем

На телеэкране в половину тетрадочного листа популярный киноактер проникновенно пел:

Пусть непрочны домашние стены.
Пусть дорога уводит во тьму.
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.