– Вода прибывает, – сказал мальчик. – Прилив еще не кончился.
– Какое счастье!
В голосе отца мальчик уловил иронию. Как только отца припирали к стене, заставляя наконец доказать, что у него в жилах кровь, а не вода, он, казалось мальчику, вдруг отворачивался и напяливал какую-то лживую маску, за которой чувствовал себя в полной безопасности. Сын испытывал странное ощущение. Отец, чудилось ему, превращался в одного из тех ряженых, что ходят по улицам с размалеванными рожами в канун дня всех святых; чудилось что-то жалкое в самоуверенности, с которой отец держался, словно голый король из сказки, наряженный в свое драгоценное, тонкотканое, невидимое новое платье.
Молча они подняли лодку и, спустившись с дюны, пошли по бледной дорожке из выброшенных водорослей на неровный, усеянный камнями берег открытого океана. Поставив лодку на песок, носом к воде, они уселись рядом. Отец закурил, поглядывая на чудовищный прибой.
– Хочешь папиросу?
– Нет, спасибо, – ответил парнишка.
– Кури, если хочешь. Я знаю, что ты уже куришь. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться об этом. Хочешь – бери. Ничего не имею против.
– Сейчас мне просто не хочется.
– Я уже позабыл о времени, когда был в твоем возрасте. Половина удовольствия, пожалуй, заключалась в курении исподтишка.
– Мне просто не хочется. Парнишке пришли на ум слова:
«Говорят, курение мешает расти», – но выговорить он их не мог. Почему-то, как только в, голову приходил ловкий ответ, язык прилипал к гортани. И он боялся, что, если хоть раз даст себе волю и, подстрекаемый злостью и завистью, начнет говорить правду, слова хлынут из горла без удержу, как рвота. Разве отец поймет его, захлебнувшегося собственной яростью? Разве можно на это надеяться? Сгорая от желания что-то сделать, мальчик стыдился своего бессилия. Нахохлившись, он уставился на прибой.
– Хлебнуть для бодрости, что ли? – проговорил отец, встал и, порывшись в лодке, вытащил рюкзак, в котором хранились сухие полотенца, а иногда и сандвичи. Он поставил рюкзак на песок, вытащил бутылку, ухмыльнулся и сделал основательный глоток.
-– Не увлекайся, – сказал сын. – А вдруг тебя схватит судорога?
– Ты не можешь себе представить, на что это место было похоже в первые годы войны, – сказал отец. – Штормы, и подводные лодки превратили его в настоящее кладбище. Помню, пришел я сюда однажды, смотрю – весь берег усеян связками зеленых бананов. Вот было зрелище! Я чуть не расхохотался.
«Стоит ему выпить, как начинаются рассказы про войну, – думал сын. – Никак не может понять, что до войны никому дела нет. Маме-то уж во всяком случае. Сколько раз она твердила ему, что война канула в вечность, что пора уже говорить о чем-нибудь, более интересном для других».
– Что скажешь, – обратился к нему отец. – Справимся, думаешь?
– Если будем осторожны. Выберемся за линию прибоя, а там нужно будет только следить, чтобы не отстать от волны, когда она подхватит нас
– Легко сказать! Лодочка-то довольно хлипкая. Как бы не разлетелась на куски, когда ее хватит волной.
– Авось, не разлетится.
– И море довольно бурное. Ты, вероятно, не представляешь себе, что значит вести лодку через прибой.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.