Талант – это сострадание. Заурядного человека от талантливого отличает умение и степень сострадания. Талантливый человек виден во всяком человеке, особенно ярко в простом.

Талантливый художник обладает наивысшей способностью сострадать. Он сострадает, когда воспринимает жизнь. Затем, когда воссоздает ее в своих образах. Душа, способная понять художника, тоже должна уметь сострадать.

27 февраля 1980 г.

Заканчиваю эскиз «Куликова». Чувствую, что в руках у меня жар-птица. Многоплановое произведение. Народная драма. Как симфоническая картина, она должна звучать своими возможностями и нужными средствами, как аккордами – то цветовыми, то ритмическими, то тональными. Цвет – густой. Он «варится и бродит» прямо на холсте, под кистью, выражая тревогу и трагедию, победу и высокий накал духа. Он густой, как мед, сочный, как отражение в воде. Чистый на свету и призрачный в тени. Тревога и праздник – все в нем... Мне сейчас все интересно, как всегда в поисках... В «Евдокии» – амфитеатр нужен, женщины на берегу... Проходишь в работе через неизбежности – вторичности, узнаваемости. Ассоциативно натыкаясь на них. Хорошо, что есть эскиз, в котором возможно их преодолеть... Удачно ли собрал я все это по композиции? Теперь сыграть все это, спеть. Да просияют лица, да выразят глаза!

28 февраля 1980 г.

В Уфе мы жили в фабричном поселке, на окраине, с деревянными бараками, еще довоенными «времянками» и сараями возле каждого. В нашем сарае-каретнике были дрова, да погреб с картошкой, которая спасала в голод, да коза (один год), которую я пас летом на задах нашей «фанерки». Не помню свою маму молодой. Сохранилось лишь несколько фотографий. Даже в начале войны у нее еще были округлые плечи и руки, по-крестьянски круглое лицо. Но война и послевоенный голод сделали свое дело. Мама работала на фабрике разнорабочей – таскала фанеру в сушильном цеху. И когда в 1950 году отец все-таки к нам вернулся, она была уже старуха... Растила нас с сестрой Валей бабушка Дарья, мамина мать, из беднейших оренбургских крестьян... И мама и бабушка так хорошо вязали оренбургские шали!

1 марта 1980 г.

Не свидетели, но участники.

Мы снимали фильм в одном из городков нашей средней России. Я возвращался однажды в гостиницу с выбора натуры в пустом «рафике». Шофер да я. Устали, измучились, холодно. Смотрю: на одной из стоянок автобуса, на обочине – человек, и у ног полупустой мешок. Я всегда люблю подбирать людей по пути. Подвезешь и заодно узнаешь и местные новости и то, что нужно: что за река, что за деревня, да мало ли что еще. У этого дяди я решил много не спрашивать. Он оказался навеселе. А я не любитель хмельных разговоров. Да только услышал, что в мешке у него что-то живое шевелится и визжит. «Поросенка вот купил», – говорит. «А дорого?» «Дорого. Двадцать пять отдал. Порода. Ну, и обмыли маленько». «А сходить вам далеко?» «Да нет, еще немного с вами проеду. А вы кто будете?» Я рассказал. «А-а, слышал. Про войну снимаете, а? Вот и спасибо вам. Спасибо, что про войну. Молодые вы, а молодцы, помните, не забываете. Спасибо вам за память». Вот такая встреча...

А машина наша приближалась к Мурому, где на площади мы готовили к съемке главную сцену – казнь героев. В городке шли слухи-пересмешки, что, мол, кто согласится, чтобы его повесили... И, когда я работал на декорации, все спрашивали досужие прохожие, когда вешать будут. Неловко и шутить было с ними на эту тему, а не отвечать – тоже. Дело-то святое у нас было.

И вот в один из воскресных дней была назначена съемка. На площадь города, превращенную в место казни, «немцы» согнали народ. И стали мы вершить наше действо – прощание героев перед казнью: такова была сцена. И скоро драматизм сцены захватил нас всех. И обращение к участникам массовки (да и просто к прохожим, что зеваками торчали на площади) звучало уже в полной тишине. И вот началось действо, и случилось чудо. Актеров не стало – стали люди, действительность, история. Время отодвинулось на тридцать пять лет назад. Площадь застыла в оцепенении. Не стало ни зевак, и случайных прохожих. Все стали участниками события. Как в греческой трагедии. И оно развивалось по своим законам, это событие... И актеры, уже после окончания эпизода, никак не могли выйти из этого состояния. Все стояли, обнявшись, и слезы были в их глазах. И люди не хотели расходиться...

12 марта 1980 г.

Мои деревенские мать и бабушка жили под Оренбургом очень бедно. На случайном соседском куске хлеба да на своей затирухе, с надеждой на новую осень. Слепли – вязали чужим платки. И жили, словно им было такое задано. Бабушка жила лишь для детей, всю себя отдавала им, а потом и нам – внукам. Мама тоже посвятила жизнь нам с сестрой. Рано умерла (как и бабушка), очень тяжелая жизнь была – война, послевоенные годы. Но мы остались. И я вот думаю; не зря же была их неистовая борьба за жизнь, за продолжение рода. Эта почти инстинктивная жажда жизни и ее продолжения. Разве не так можно объяснить святое их отношение к людям! И не зря же все это было. Не ради ведь только того, чтобы и я был в состоянии продолжить род свой. Не собралось ли во мне все лучшее, весь ум, талант, все способности нашего рода, его потребность мечты, созидания? И не я ли должен все это выразить, высказать? Не я ли полпред рода этого? Спасибо же судьбе и женщинам моего рода, что вручили мне, как мне кажется, такую высокую миссию. И я готов к ней и горд этим...

13 марта 1980 г.

Я встречаю мой новый день ожиданием труда. Все, что делаю и делается вокруг, фокусирую туда, в картину, где найдет желанный выход мое «я», моя мечта, мой особый диалог со всем вокруг и с самим собой... Привез подрамники, резал холст, натягивал. Три холста заняли всю большую стену. Привыкаю к их размеру, будто не сам пришел к нему. Радостно пахнет льном и смолой. Забил сотни гвоздей... Время летит, как одно мгновение. Завтра начну грунтовать. Пальцы гудят от молотка и гвоздей.

16 марта 1980 г.

Мой первый день, когда я начал центр, – «Предстояние». Сразу оживает пространство в пока еще темных переходах света и тени. Надо сохранить этот тревожно-торжественный трепет цвета, скульптурность полутонов. Поцарапанные в битвах копья, щиты. Лица – пусть загорелые, со шрамами. Квадрат холста очень помогает почувствовать все пределы внутри, умножить накал.

19 марта 1980 г.

Вчера нашел Евдокию. И совсем рядом. Милая моя жена надела, как мне было нужно, платок, и я вижу – она. Я и раньше все искал ненароком похожих на нее. А она – вот она, рядом. Вскинутые брови, большие полуопущенные глаза, чистый лоб. Евдокия есть!

И еще этот удачный день принес мне Дмитрия. Прямо на улице, у музея Корина, подошел я к парню. Хорошая скульптура лица, борода, усы – то, что мне надо. Доброта. Оказался крановщик Вася, хороший русский парень. А ведь сколько я Дмитрия искал!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.