После чая перешли в комнату и долго разговаривали с Марией Александровной. К Глебу возвратилось прежнее, обычное для него благодушное настроение, он добродушно-снисходительно щурился, говорил простые, незначительные фразы так, словно бы в каждом слове была заключена бездна юмора и бездна мысли, - это была привычная для него манера разговора.
А я ждал, что же последует дальше.
Когда подошло время прощаться - Мария Александровна закомпостировала билет на поезд 21.30, - Глеб сказал, словно бы только что вспомнил:
- Да-а, кстати! Хорошо, что вы заехали. Тут как раз бухгалтерия оплатила рацпредложение Ивана. Доверенность он нам оставил, а прислать адрес забыл... Вы случайно не знаете?
Мария Александровна положила на стол пустой конверт с обратным адресом и все смотрела на пачку денег, которую придвинул к ней Глеб. Пачка была порядочная, но я понял, что на этот раз Зое не придется выставлять нас на кухню и подыскивать слова утешения, потому что как бы ни была мать растрогана деньгами сына, дело все же совсем не в деньгах. Вернее, не только в деньгах.
Глеб между тем отошел к окну, написал какую-то бумагу, и когда Мария Александровна была уже в стареньком пальто с побитыми обшлагами, а Зоя надевала в прихожей ботики, сказал как бы между прочим, лениво:
- Да-а, вот что еще, Мария Александровна, распишитесь, пожалуйста. Для бухгалтерии. Формальность, конечно, но вы же знаете этих бюрократов, - они везде одинаковые!...
Проводив Марию Александровну, мы возвратились к Глебу. Он взял со стола бумагу, подписанную ею, и протянул мне. Я прочитал и передал Зое. Она прочитала и положила на стол. Потом мы с Зоей сели рядышком на тахту и стали смотреть на Глеба, который с самодовольным и глубокомысленным видом стоял у окна и щурился на тонкий сигаретный дымок.
- Ну, милый, - не выдержал наконец я. - Не ожидал. Мог ждать от кого угодно, но только не от тебя. И потому испытываю глубочайшее удовлетворение. Серьезно. Хотя, если быть совершенно откровенным, дороговато. Несколько дороговато.
- Но при нашем умении жить это, может быть, не такие уж большие деньги? - спросила Зоя, с улыбкой поворачиваясь ко мне. - А, Юра? Да еще премии, полярный коэффициент... А?
Даже при полярном коэффициенте и полярных надбавках к нашим окладам плюс премии за выполнение плана, не говоря уже о нашем умении жить, это были деньги немалые, но во всяком случае, действительно не такие, чтобы разрушить мир в семье и нашу дружбу. А таких, наверное, и не было. А если и были, то я прямо-таки затруднился бы назвать цифру. Впрочем, наверное, все-таки нет, потому что чем больше цифра, тем она нереальнее, и в конце концов не большими деньгами проверяются лад и любовь, а как раз маленькими. И даже не деньгами, а их отсутствием.
- И знаете, что самое удивительное? - сказал наконец Глеб, не снисходя к нашим насмешкам. - Самое удивительное в том, что это удовольствие не стоило нам ни копейки.
- Ты имеешь в виду эту бумажку? - поинтересовался я. - Так могу дать тебе бесплатный совет, как употребить ее с наибольшей пользой.
- Точно такой же совет он может получить и у меня, - сказала Зоя. - И тоже бесплатно.
- Юрка, у тебя есть отгулы? - невозмутимо спросил Глеб.
- Сначала он между прочим интересуется состоянием моих финансов. Потом он интересуется моим свободным временем. Зоя, ты его уйми!... У меня есть пять отгулов, Глеб, но если ты думаешь, что я пожертвую хоть одним, - ошибаешься. Мне они самому нужны. Я намерен вплотную заняться личной жизнью.
- За четверг - смена, за позапрошлую среду - смена, - пробормотал Глеб, вспоминая. - Еще вторник... Хватит, - заключил он. - Мать, собирай вещички. Завтра мы едем...
- Ты переигрываешь, - сказала Зоя.
- Завтра вечером мы едем, - не слушая ее, повторил Глеб и прочитал с конверта, оставленного Марией Александровной: - На 340-й километр Северо-Восточной железной дороги.
Самое удивительное было, конечно, в том, что мы действительно поехали. Правда, не назавтра к вечеру, а через три дня, но... Таков был Глеб.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.