Интеллигенты

- Бэ? Что бэ?

- Сидели на трубе. Улавливаешь?

- Понятно, - сказал он и засмеялся.

Иван пошевелился, зевнул и открыл глаза. Какое-то мгновение вникал, где он и что он, потом раздвинул в застенчивой улыбке толстые, слегка вывороченные губы, заморгал удлиненными девичьими ресницами и полез на тахту жать нам руки.

- Соскучился я по вас, братцы, сидел там, в этом... - начал он, но Глеб быстро его перебил:

- Стоп! Ни слова, о друг мой! Географическими названиями мы уже сыты. Теперь помолчи, а мы сами попытаемся понять, где ты был и вывез ли ты на этот раз что-нибудь, кроме штампа в трудовой книжке. Договорились?..

Весной пятьдесят восьмого года Моисеев взял в деканате академический отпуск и уехал в Гурьев на рыбные промыслы. Мы не удивились его решению: всем нам жилось не ахти как, и время от времени приходилось приискивать либо временную халтурку, без отрыва от лекций и коллоквиумов, либо же брать отпуск для более дальних и длительных экспедиций.

С промыслов Иван вернулся через семь месяцев, мог теперь заканчивать последний курс, ни о чем не тревожась. Но, как позже выяснилось, кроме денег, он привез из Гурьева и нечто иное, по-видимому, не столь необходимое ему в жизни. Но до поры до времени это выражалось лишь в том, что Иван стал молчаливее и как бы затаенней: словно параллельно нашей обычной студенческой жизни шла в нем уже другая какая-то жизнь, неизвестная нам.

Оставался год. От нас ожидали, что мы станем хорошими, думающими инженерами, и мы сами от себя ожидали того же. Я говорю сейчас о себе, о Глебе и Зое, потому что совершенно не представляю уже, что думал о себе Моисеев. Во всяком случае, от него ожидали не меньше, чем от нас, и, право, были к тому основания.

Но он не стал инженером: за четыре месяца до защиты диплома, ранней весной, когда просели сугробы в институтском дворе, поплыли по Москве-реке рыхлые льдины и с юга потянуло теплым сырым ветром, Моисеев исчез. Вот тогда мы с Глебом в первый раз начали соображать, в чем же тут дело. Вот тогда я впервые высказал предположение, что либо в Гурьеве Ивана треснуло по башке пустой бочкой, либо же еще в детстве нянька уронила его на пол, а Глеб задумчиво покачал головой и сказал, что, по его мнению, все не так просто.

С тех пор прошло четыре с лишним года. Из молодых специалистов мы превратились просто в специалистов, в молодых инженеров, обжились на новом месте, обзавелись мебелью, а Глеб и Зоя – обручальными кольцами и чудесной толстой девчонкой, которую при моем участии нарекли Анной. За это время Моисеев «возникал» у нас раз пять или шесть, голодный и ободранный, но если поначалу мы с Глебом и склонны были поучить его жизни, то скоро бросили: Иван не производил впечатления несчастливца или неудачника. Напротив, я не встречал человека более спокойного, счастливого и даже умиротворенного, чем Моисеев. И это было самым странным, это-то и сбивало нас с толку и лишало серьезности и сочувствия глубокомысленные рассуждения, в которые пускались мы с Глебом, когда по вечерам не находилось более подходящего занятия.

Зоя, жена Глеба, не одобряла наших социальных и психологических изысков. Она сказала по этому поводу:

- Он хочет синицу в руки и журавля в небе. Спросите при случае: а не хочет ли он фигу в масле?

И это было все, что она сказала.

Но в общем, несмотря ни на что, все мы по-прежнему любили Моисеева, были всегда рады ему. Иван это чувствовал, - был рад, по-видимому, тоже и «дематериализовывался» уж вовсе не потому, что тяготился положением нахлебника в доме своих друзей.

Месяца полтора все шло, как обычно: Моисеев словно бы отмокал и грелся среди наших беззлобных шуток. Когда все уходили на работу, бродил по пустой квартире, усаживался в кресло читать или просто смотрел на сосны и озеро, по которому осенний ветер гонял мелкую злую рябь.

Но как-то в середине дня в КБ появился Глеб, молча свел меня и Зою к заводской лаборатории и толкнул дверь в конце какого-то коридорчика.

- Позвольте представить: слесарь-наладчик контрольно-измерительных приборов, - посмеиваясь, сказал он. - Фамилия его Моисеев. Она вам ни о чем не напоминает?

- Вот видите, мальчики, все устраивается, - заметила Зоя, когда мы вышли.

Еще некоторое время Иван жил у Глеба. Потом, узнав, что он подыскал частную комнату, мы ссудили его некоторой суммой денег на обзаведение хозяйством и поделились мебелью.