Первые радости

Учебный год начался не совсем обычно.

Ранним сентябрьским утром, когда московские дворники еще мели тротуары, с факультетского двора МГУ отправился грузовик, доверху нагруженный рюкзаками, матрацами, ведрами, железными бачками и прочей дорожной утварью. По борту машины алело красное полотно с веселой надписью: «На уборку целины, а не к теще на блины». Это уезжали студенты на далекий Алтай.

... У дверей теплушек бурлил комсомольский народ. Произносились речи на возникшем тут же митинге. Деканы факультетов, профессора и родители давали последние наказы отъезжающим.

Гомон и суету энтузиастов, разгоряченных предстоящей дорогой, оборвал паровозный свисток. Эшелон тронулся.

Многим молодым людям, заполнившим вагоны, вспоминались в эти минуты шумные споры на комсомольских собраниях - споры о новых формах работы, которые могли бы раз и навсегда изгнать из комсомольской жизни вуза остатки формализма и скуки. Но как часто после того, как бывали переломаны все копья, скука и формализм снова выползали из всех щелей! Каждому было ясно: не хватало чего - то главного, существенного. И вот здесь, в эшелоне, почти сразу само собой стало очевидным: просто не хватало участия в больших делах и заботах народа.

Разные люди ехали на восток. Одни уже успели приобрести жизненный опыт и знали, как добывается хлеб насущный, другие впервые из теплых московских квартир, институтских аудиторий попали в вагон - теплушку. Но молодежь встретила эту перемену вдохновенно, с трогательным возбуждением. Ведь ни одно даже самое увлекательное путешествие не могло сравниться по своему значению с поездкой на целину. Ярко и навсегда входила она в биографию, в судьбу каждого ехавшего на уборку урожая.

По шутливым и серьезным надписям, разбросанным вперемежку с сухими и малопонятными знаками железнодорожников на стенках вагонов, можно было без особых усилии понять настроение студентов.

«Сегодня на целину - завтра на луну!» - написали философы. «Вперед, братцы! Нас мало, но мы - журналисты!» - гласила другая надпись. Математики бросали вызов: «С честью возьмем трудный интеграл: творчество, романтика, упорство, дружба, труд». А какой-то рыжеволосый паренек, суммируя чувства, мысли всех, с маху черкнул мелом по красным доскам вагона: «Хо-ро-шо!».

... Эшелон шел на восток. Позади остались подмосковные поля, чащобы муромских лесов. На рассвете нового дня промелькнули тихие арзамасские огоньки, а дорога уходила все дальше и дальше, мимо Казани, через Уральский хребет - в Сибирь, к пшеничным полям Алтая. Мало - помалу улеглось волнение, и дорога с шумными остановками, кипятком, песнями и позвякиванием кружек, со всей ее ни на что не похожей романтикой входила в норму, становилась бытом. И только дощатые стенки вагонов, расписанные вдоль и поперек мелом, несли на себе сквозь поля и леса Родины красноречивые следы первых радостей двух тысяч молодых душ.

Поправки к романтике

К исходу шестых суток, когда за березовыми перелесками Алтая догорал короткий закат, эшелон прибыл к месту назначения. И вот разъехались отряды студентов по алтайским колхозам. Большая группа в пятьсот человек заночевала в своих вагонах на станции Усть - Тальменка, чтобы на рассвете отправиться на машинах за сотню с лишним километров, в колхозы соседнего, Залесовского района.

После жаркого солнечного дня холодная, чуть ли не с морозцем ночь всем показалась необычной. Но ничего не оставалось другого, как примириться с алтайскими контрастами и, теснее прижавшись друг к другу, устраиваться на ночь.

Кое - кому не хватило места на нарах. Дежуривший в эту ночь очкастый паренек в телогрейке, Митя Лобачев, устраивал «обиженных» на рюкзаках, заботливо укрывал их плащами.

- Удобно? Не продувает? - справлялся он.

Всю ночь, громыхая по рельсам, шли поезда, где - то рядом вскрикивали маневровые паровозы, а на запасном пути в теплушках посапывала угомонившаяся «целина».

... Горнист проиграл зорю. В сумеречном, зябком рассвете громыхнули тяжелые двери теплушек. Вываливался, разминался, расшевеливался народ. Уже с вечера все знали, в каких колхозах будут работать. Оставалось только погрузиться в машины да трогаться в путь.

Шумный эшелон растаял, разлился ручейками по алтайской земле. На огородах, в ровках у колодцев затапливались крохотные баньки. Они были лучшей наградой после долгой дороги.

Вокруг деревенек в проплешинах между березовыми колками лежали еще не скошенные пшеничные острова. И потому, что залесовские деревеньки и пшеничные острова как - то по - домашнему ютились меж березовых пролесков и мало походили на безбрежные хлебные просторы, и потому еще, что в бригадах, по колхозным хатам или где - нибудь в приспособленном под общежитие срубе стали жить не всем эшелоном, а по десять - двадцать человек, в первый же вечер откуда - то потянуло грустью, а может быть, и разочарованием... Жизнь вносила свои поправки к романтике...

Утром студенты отправились на ток. Там, у ворохов зерна стояли веялки - «клейтоны» и сортировочная машина. Нужно было ведерком или железным совком - плицей насыпать зерно в бункер машины, а с другой стороны сгребать очищенное зерно в новый ворох.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.