– Читать можешь, сколько тебе угодно, – ответил полицейский и, приняв прежнюю позу, снова стал глядеть на дорогу. Видно было, что от его внимания не ускользало ни единое слово.
– «Арестованные, которые сейчас подвергаются допросу, будут затем направлены в лагерь Писагуа, – продолжал пассажир. – На угольных копях восстановлен порядок». – Словно утратив охоту читать дальше, он свернул газету и стал вглядываться через окно в черноту ночи.
В автобусе стало тихо. Люди сидели с замкнутыми лицами, то и дело сквозь полусомкнутые веки кося взглядами на спину восседавшего впереди полицейского. Только приезжий, тот, что вошел последним, оставался безучастным. Когда автобус встряхивало особенно сильно – дорога была плохой, а рессоры еще хуже, – его лицо искажалось гримасой, как будто он чувствовал боль.
Молчание продолжалось с минуту, не больше. Разговоры завязались снова. Но ни об угольных копях, ни о лагере в Писагуа никто больше не проронил ни слова.
Время от времени автобус останавливался. Водитель выкрикивал названия станций, один или два пассажира быстро хватали свои сумки и корзины, их места занимали новые, и несколько секунд спустя автобус с шумом катил дальше.
Около полуночи приезжий с полотняным мешком стал проявлять признаки беспокойства. Он сел прямо, украдкой покосился на ручные часы, кинул взгляд на водителя, потом в окно, словно пытаясь высмотреть что-то, и затем снова посмотрел на часы.
– Соледад! Выходит кто-нибудь? – крикнул водитель.
– Я, – быстро ответил приезжий.
Другие пассажиры оглянулись на него. В Соледаде, судя по их удивленным лицам, выходили не часто.
Автобус остановился. Полицейский ухватил приезжего за полотняный мешок.
– Куда тебе здесь надо?
– На рудник Санта-Моника. Там, я слышал, требуются рабочие.
– Санта-Моника? Да это же отсюда добрых пятнадцать километров.
Приезжий пожал плечами.
– Что поделаешь, если работа нужна...
«Соледад» в переводе значит «одиночество». Едва ли можно было дать этой остановке более меткое название. Ни дома, ни дерева, ни куста, ни травинки, ничего, кроме голого двухметрового столба, вкопанного у дороги в жесткую почву пустыни, чтобы водители не проезжали мимо.
Мотор взвыл. Пока «чужак» не исчез из светлого круга перед окнами, полицейский видел, как он, решительно перебросив мешок через плечо, двинулся в пустыню. Затем тьма поглотила его.
Приезжий, на ходу повернув голову, следил за движением автобуса. Он как бы почувствовал на себе красный отблеск фонаря заднего света. Затем огни автобуса сузились до маленькой светящейся точки, шум мотора становился все тише и заглох, наконец, совсем. Человек огляделся, как бы желая убедиться в своем полном одиночестве. Глаза его постепенно привыкали к темноте. Он видел черное, словно бархатное, небо, густо усеянное звездами, мерцание которых воспринималось как отблеск грандиозного сияния, исходящего откуда-то с другой стороны черной бездны, тяжелым бременем лежавшей на земле.
Неизвестный опустил мешок, вынул из него компас и карманный фонарь – то и другое довольно странно выглядело в руках безработного, который и за горячий обед заплатить вряд ли смог бы, – и осветил маленькое круглое стекло с бегающей под ним стрелкой. Он удовлетворенно кивнул, круто повернулся и быстро зашагал в направлении, противоположном руднику Санта-Моника, в сторону побережья.
Пустыня была ровной и каменистой. Но легкий западный ветер нес с собой мелкие песчинки, предвестники морских дюн, попадавшие в рот, нос, глаза.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.