В 1946 году на президентских выборах в Чили победила коалиция прогрессивных, патриотических сил, получившая название «Демократический фронт». Впервые в истории страны было сформировано правительство, в которое вошли коммунисты. А возглавил его кандидат от радикальной партии Гонсалес Видела. Чилийцы ждали от правительства важных социальных преобразований, решительных шагов по пути к достижению полной независимости страны. Ведь партии, входившие в «Демократический фронт», приняли совместную программу борьбы за удовлетворение насущных нужд рабочего класса, за расширение прав профсоюзов, осуществление мер по развитию национальной промышленности, ограничение вторжения иностранных капиталов, но в это же время резко проявились и противоречия, раздиравшие «Демократический фронт». Руководство самой влиятельной из партий, входивших в него, радикальной, сползло на откровенно реакционные позиции. Как потом выяснилось, черную роль в этом процессе сыграл президент Гонсалес Видела.

Разрыв вскоре стал явным. В 1947 году более 20 тысяч шахтеров горнорудных разработок «Лота» и «Коронель» обратились к владельцам шахт с требованием улучшить условия труда. Хозяева отказались выслушать «бунтовщиков». Тогда горняки объявили забастовку.

И тут-то Гонсалес Видела окончательно снял маску. Он потребовал от Коммунистической партии – большинство активистов из профсоюзных объединений, стоявших во главе забастовки, были коммунистами – отдать «приказ о возвращении к работе». Руководители забастовки ответили решительным: «Нет!»

На следующий день охваченный истерикой президент заявил, что «забастовку ведут подрывные элементы». Он кликушествовал, называя эту забастовку горняков «началом третьей мировой войны»! Одержимый бешеной злобой, Гонсалес Видела послал против шахтеров войска. Это послужило сигналом к развязыванию в масштабе всей страны колоссальной кампании репрессий и травли Коммунистической партии Чили.

Именно в эти годы рождаются первые в стране концентрационные лагеря. Именно в эти дни в безжизненных просторах Писагуа строится первый лагерь смерти. За его колючей проволокой страдают тысячи коммунистов. А главой охраны страшного лагеря смерти в Писагуа стал тогда никому не известный капитан по имени Аугусто Пиночет. Да, тот самый Пиночет, который ныне возглавляет военно-фашистскую хунту в Чили.

Не так давно он цинично разглагольствовал о своих «подвигах» того периода. Он похвалялся, что однажды силой воспрепятствовал некоему «слишком благородному» сенатору посетить концлагерь для ознакомления с положением политзаключенных. Имя этого сенатора было Сальвадор Альенде. Пройдет время, и он падет на президентском посту от пуль убийц, выполнявших приказ Пиночета.

Репрессии и террор, развязанные Гонсалесом Виделой, не сломили народ. Ширилось движение сопротивления, в котором участвовали рабочие, крестьяне, студенты, деятели искусства и литературы...

О лагере смерти в Писагуа, о самоотверженной борьбе чилийских патриотов, коммунистов и рассказывает публикуемая «Сменой» повесть писателя из ГДР Эдуарда Клейна, который, эмигрировав в 30-е годы в Южную Америку, прожил там много лет...

Сила народа положила конец «времени измены и позора».

Так было в те далекие времена. Так будет и теперь.

Обращение к урокам прошлого еще более укрепляет нашу веру в конечную победу народа Чили.

ХОСЕ МИГЕЛЬ ВАРАС, чилийский публицист.

От центральной площади городка автобус отошел в сумерки, когда же он остановился у окраинных домов, уже наступила самая настоящая ночь. Салон был полупуст: всего с десяток пассажиров, рабочие и их жены, направлявшиеся к какому-нибудь из мелких селитряных рудников между Арикой и Икике да двое или трое приезжих с большими чемоданами, как видно, намеревавшиеся проехать по железной дороге от Икике на юг: Арика, самый северный город Чили, не связан с остальной территорией страны железнодорожным сообщением.

Ну, и, разумеется, водитель да еще сидевший с ним рядом полицейский с карабином, зажатым между коленями. В течение последних месяцев ни один автобус не отправлялся в путь без «фараона». Возможно, это было связано с концентрационным лагерем, который правительство учредило примерно на равном расстоянии от Арики до Икике, километрах в сорока от соединявшей их дороги, в Писагуа, наполовину покинутом и на три четверти разрушенном, словно призрачном городке. Это был лагерь, предназначенный для политзаключенных, для перевоспитания «красных».

На последней остановке в автобус вошел еще один пассажир. В полутьме можно было увидеть только то, что он отличался необыкновенной худобой. Одет он был в изношенные брюки, клетчатую рубашку, широкий красный шарф, повязанный вокруг бедер, за спиной не слишком туго набитый холщовый мешок. По всей вероятности, тоже направлялся на рудники искать работу.

Будь освещение получше, пассажиры заметили бы, что человек этот был явно не здешним. Судя по слишком светлой коже, прибыл он с юга, из мест, где климат мягче, где солнце ласкает, а не палит все живое. Но это никого не удивило бы. Многие приезжали с юга в селитряную пустыню в поисках своего счастья. Чужеземец же его, судя по всему, до сих пор не нашел, и стоило бы с этим поторапливаться: на вид ему было за пятьдесят; обращали на себя внимание впалые щеки и сильно отросшая щетина.

Он устроился на одном из свободных двойных сидений, и автобус загромыхал дальше. Фары прорезали в темноте светлую полосу, которая слабела и пропадала на расстоянии пятидесяти – шестидесяти метров. Над пустыней навис чернильно-темный кромешный мрак. Но ночью жара становилась относительно терпимой, и потому автобус, следовавший в эти часы в Икике, никогда не оставался без пассажиров.

Между попутчиками стал завязываться разговор. Кто-то один при слабом свете электрической лампочки пытался читать вслух газету. Когда автобус встряхивало на ухабах, лампочка мерцала, и читавшему приходилось водить пальцем по строчкам, чтобы не потерять их.

– «Новый коммунистический заговор в районе угольных копей. Полиции удалось обезвредить группу агентов иностранной державы, пытавшихся спровоцировать рабочих на забастовку». – На словах «агентов иностранной державы» читавший сделал ударение, и было непонятно, звучала в этом ирония или просто досада, вызванная скверным освещением. Так или иначе, полицейский нашел нужным обернуться на голос и внимательно оглядеть человека.

– Разрешается же читать вслух то, что правительство пишет в газете, – как бы не понимая значения этого сурового взгляда, произнес пассажир.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.