– Опять? – Официантка скривила лицо. – Да она мне уж в ушах навязла. – По-моему, все от нее в восторге, – сказал Крейн.
Официантка взяла монету, опустила в прорезь, и пластинка заиграла снова.
– Она будет вспоминать меня, – сказал Крейн, принимаясь за жареный картофель, политый кетчупом. – Всякий раз, как задует ветер и начнется прилив. Жить нужно так, чтоб тебя не забывали.
– Чудак ты все же, – сказал Стив, слегка улыбнувшись, чтоб не вызвать обиды.
– Да не такой уж я чудак, – сказал Крейн, утирая с подбородка кетчуп. – Вообще-то я так не думаю. Это я первый раз в жизни флиртовал с официанткой.
Стив засмеялся.
– По-твоему, это флирт?
– А разве нет? – Крейн, казалось, был уязвлен. – Черт возьми, что это, по-твоему, если не флирт? – Он испытующе оглядел Стива. – Позволь задать тебе один вопрос, – сказал он. – Ты уже обкрутил эту девицу, с которой я вечно тебя вижу?
Стив отложил вилку.
– Погоди-ка, – сказал он.
– Мне не нравится, как она ходит, – сказал Крейн. – У нее походка кокетки.
– Давай не будем об этом, – сказал Стив.
– О господи, – сказал Крейн. – Я-то думал, ты хочешь быть мне другом. Сегодня утром ты поступил чутко, по-дружески. В пустыне Калифорния, в лос-анджелесском Гоби, в гробнице культуры. Ты протянул руку. Ты предложил чашу.
– Я действительно хочу быть тебе другом, – сказал Стив, – но есть же границы...
– Слово «друг» не знает границ, – хрипло сказал Крейн. Он полил пивом уже сдобренный кетчупом картофель, отправил в рот и сосредоточенно начал жевать. – Так гораздо вкуснее, – сказал он. – Слушай, что скажу тебе, Денникотт. Дружба – это безграничная общность. Спроси меня о чем угодно, и я отвечу. Чем существенней будет вопрос, тем полнее будет ответ. А какое представление о дружбе у тебя? Правда о пустяках – и лицемерие или молчание обо всем прочем? Господи, если б ты знал моего брата получше!- – Он снова полил пивом картофель. – Хочешь знать, почему я ставлю рядом имена Китса и моего брата? – вызывающе спросил он, подавшись вперед. – Я скажу. Потому что у него были чистота и чувство радости жизни. – Сощурившись, Крейн задумчиво поглядел на Стива. – У тебя тоже, – сказал он, – вот почему я решил, что из всей группы только ты и мог спросить об этом. У тебя оно тоже есть – чувство радости жизни. Я понял это, слыша, как ты смеешься, видя, как ты выходишь из библиотеки, держа под руку свою девушку. И я тоже, – угрюмо сказал он, – способен наслаждаться жизнью. Но я отрекся от этого ради других вещей. – Выражение его лица стало скрытным и загадочным. – А вот насчет чистоты, – сказал он, – не знаю. Возможно, сам себя никогда не узнаешь, так что не мне судить. Но брата своего я знал. Знаешь, что такое чистота в моем понимании? – Говорил он хрипло, с трудом, молчание сделало бы эти воспоминания невыносимыми. – Это значит иметь свои личные принципы и никогда им не изменять. Даже если это причиняет боль, даже если никто об этом не узнает, даже если это пустячный, незначительный поступок, который девяносто девять процентов людей совершат не задумываясь.
Крейн поднял голову и с наслаждением слушал пластинку, говорить ему приходилось громко, чтоб музыка не заглушала слов.
– Знаешь, почему брата не избрали капитаном футбольной команды? Он подходил по всем статьям, по логике вещей должны были избрать его, все думали, что так и будет. Но я скажу тебе, почему его все же не избрали. В конце сезона он перестал подавать руку прошлогоднему капитану, а у того было много голосов, на которые он мог влиять как ему угодно. И знаешь, почему брат не стал подавать ему руку? Потому что считал его трусом. Он видел, что тот слишком уж бережется, перехватывая мяч у игроков противника, и не приближается к тем, кто ведет себя чересчур грубо. Может быть, никто, кроме брата, этого не замечал, а может, все толковали сомнение в его пользу. Все, только не мой брат. Словом, он не стал подавать ему руку, он вообще не подавал руки трусам, понимаешь, и капитаном избрали кого-то другого. Вот что я называю чистотой, – сказал Крейн, потягивая пиво и глядя на пустынные берег и океан.
Стив тут подумал, что, пожалуй, это к лучшему, что он не знал брата Крейна и не подвергался оценке по этому кромвелианскому кодексу поведения.
– Тебе не кажется, что именно так мне и нужно говорить о своем брате? – спросил Крейн.
– Конечно, – сказал Стив. – Если б я умер, то хотелось бы, чтоб на другой день после похорон брат стал бы говорить обо мне именно так.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.