– Кузнецов? Ты как здесь?! – удивленно и обрадованно воскликнул Кузьменко, обернувшись. Он лежал за грудой камней возле проема в стене, пробитой снарядом; автомат бился у него в руках. – Прут и прут, совсем спятили! Наши где? Где знамя?
Кузнецов привалился рядом, рывками нажимая на спуск. Совсем близко набегали немцы – не устоять.
– Знамя там, у вокзала, на пульмане! А вот наших пока нет. – И закричал, озлясь на немцев, на весь свет, на себя: – И у меня ничего больше нет! Ни орудия, ни расчета!
«Ты чего орешь?! Погляди. Разве не твоя вон самоходка коптит? А кто выстелил площадь этими гавриками? То-то. И не ори! Уходить надо.
Кузнецов успел захватить с машины несколько гранат, автоматных дисков, и они с Кузьменко выбрались на рельсы. Чуть поодаль, в середине состава, на пульмане трепетал флаг. Маленьким он отсюда показался, до обидного неприметным. С площади и не видно, наверно.
Совсем близко разорвалась граната. Кузьменко ойкнул, поморщившись и сцепив зубы.
— Ой, черт, не вовремя.
— Вовремя никогда не цепляет. Давайте.
Кузнецов затащил его под вагон, перевязал наскоро – ранение было не очень опасным. Сунул ему в руки пистолет, гранату.
– На всякий случай, товарищ старший лейтенант. Мало ли... – Сам устроился в ящике над ним – пробиваться дальше бессмысленно. – Будем держаться.
Из вокзальных дверей кто-то вышел. Какая-то перекладина мешала Кузнецову глядеть, он видел только лицо и ноги. Перекладина словно отделяла их от туловища. Но судя по лакированным сапогам, офицер. Лежа на боку, Кузнецов выстрелил. Ноги, застыв, напряглись, потом пошли боком, засеменили все чаще и чаще и, наконец, заплетаясь, подкосились.
– Ловко ты его, – сказал Кузьменко. – Сейчас прибегут... Постой, постой, старший сержант. Слышишь?
Теперь и Кузнецов за редкой стрельбой, которая все еще шла у бетонной стены – кто же там стрелял? – уловил пока еще отдаленный, но все нарастающий гул.
— Наши, товарищ комбат.
— Идут, – согласно подтвердил Кузьменко. Помолчал, прислушиваясь. – А вот задачу мы с тобой пока не до конца выполнили.
Кузнецов непонимающе взглянул на него.
— На вокзале, на самом верху, флагу нашему место, Николай Иванович. На пульмане низковато ему, – с доброй улыбкой сказал Кузьменко. – Как полагаешь?
— Есть, товарищ командир батареи!
Кузнецов сдернул с пульмана флаг, не свертывая полотнища, кинулся в вокзальные двери. По ту сторону здания шла густая стрельба, рвались гранаты – на площадь врывалась штурмовая группа. Он взбежал по полуразрушенной лестнице наверх, проник через люк на крышу, пригибаясь, подобрался к шпилю. Теперь только бы немцы не засекли, мигом срежут. Пули нет-нет да и залетали сюда, дырявили порванную цинковую крышу, но его пока не трогали. Значит, не видели немцы. Ему удалось удачно и быстро прикрепить древко, и полотнище забилось, затрепетало на ветру. Теперь его заметили, и над площадью в гвалте, стрельбе, грохоте разнеслось ликующее «Ура-а-а!». Но и немцы увидели флаг – градом пуль тут же задробило по крыше.
Кузнецов бросился прочь, хотя был в эту минуту почти уверен, что ни одна пуля не достанет его, просто не должна достать за таким святым делом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.