Эвенкия без эвенков?

И бабушка покорно кивнула: ну, раз так... тогда чего же... А проработала она всю жизнь чумработницей в бригаде, то есть кормила, обстирывала и обшивала оленеводов. Заработала пенсию — 88 руб. 50 коп., на которую не распространяется северный коэффициент. Вдохновляющий пример для молодых?

В округе большие надежды возлагают на оленьи фермы. Это, представьте себе, современный комплекс в тайге: жилой дом со всеми удобствами, электростанция, баня, гараж, телевидение. А рядом — гигантский, в десятки квадратных километров, загон для оленей. Помимо социальной, решается также производственная проблема: за забором легче сохранить стадо, чем в вольной тайге. Но олень очень быстро съедает и вытаптывает ягель — единственный свой корм (это и определяло кочевой образ жизни северных народов). Значит, придется строить все новые и новые загородки, переносить жилую базу. А строительство одного километра забора в тайге — от восьмисот до тысячи рублей только на зарплату... (Правда, эвенки издавна сооружали изгороди для оленей, но лишь на время гона и отела.)

Боюсь: не устанет ли молодежь ждать лучших времен? Для осуществления проекта потребуются миллионы и годы. Сотой части средств хватило бы, чтоб уже сегодня, сейчас обеспечить оленеводов предметами самой первой необходимости.

Обедали как-то в столовой с первым секретарем Тунгусско-Чунского райкома партии В. Н. Выродовым. Принесли второе.

— Это оленина? — спросил мой коллега.

— Наши олени хрюкают, — усмехнулся Валентин Николаевич.

Да, нынче экзотика — увидеть на улицах Ванавары оленей. Старая часть райцентра ничем не отличается от какого-нибудь среднерусского села. Бродят по улицам коровы, хрюкают за загородками свиньи. Рубленые избы, огороды — ни намека на эвенкийскую специфику.

Зашел в гости к старейшему охотнику Николаю Алексеевичу Пикунову, одному из немногих оставшихся свидетелей здешней коллективизации конца тридцатых годов.

— Бывает ли оленина в магазине? Что ты, забыли и вкус. Мясо свиное и скотское. А до коллективизации были в районе личные стада по сто, триста голов. Согнали их насильно в одно общее стадо, не послушали стариков. Заставили эвенков переселиться в поселки...

Так он начинался, развал оленеводства. Как он продолжался в годы застоя — тому сам свидетель. Сколько приписок совершалось — и богу неизвестно. Обычно на переучет оленей посылали ответственных работников из районов. Давали установку: «Там, в стаде. должна быть тысяча оленей». И попробуй тот работник «привези» 999!

— Да, были липовые отчеты, — соглашается Пикунов. — А лет шесть назад уже и приписывать нечего стало, почти всех оленей растеряли...

Не так давно новый, выборный директор совхоза «Ванаварский» Валерий Качаев передал последнее стадо в другое хозяйство и с облегчением вздохнул — каждый олень приносил две тысячи рублей убытка. Непостижимо: высокорентабельная когда-то отрасль (олень — самый неприхотливый зверь) стала убыточной!

Вопрос не столько экономический, сколько социальный. Ибо оленеводство — это не одна из отраслей хозяйства. Это образ жизни северного народа, его традиции и обычаи, искусство, язык, наконец. Качаев и сам отлично понимает:

— Не будет оленей — не будет эвенков! Как произошло в Куюмбе: не стало оленей — поселок превратился в чисто русский.

Но с Качаева, как директора, спрашивают за экономику, а не социальную политику... Последние две пятилетки округ работает лишь на поддержание оставшегося поголовья. Мне дали цифры в сельхозотделе окружкома, но не знаю, насколько им можно верить.

А вот цифры более-менее точные. Из 6,5 тысячи населения Тунгусско-Чунского района эвенков — 370... Пикунов помнит время, когда они составляли половину.

Идеологический отдел окружкома провел попытку социологического исследования среди коренного населения района. На анкету ответили жители Ванавары, Муторая и Стрелки. Всего 99 человек, то есть более четверти эвен-

ков. Вот выборочно некоторые данные.

Изготовлением национальной одежды занимаются 24 человека, и то нерегулярно. Нет сырья — оленьего камуса!

13 человек не знают родного языка (об этом мы с Пикуновым говорили. Сам он язык не забыл, но сыновья владеют им плохо, а внучка совсем не знает. В семье — чисто эвенкийской! — говорят только по-русски. «Моя ошибка», — сокрушается Пикунов. Только ли его?).