Джигиты

В отличие от младшего Кантемирова Ирбек сухощав и жилист, и, глядя на его классически стройную и гибкую, несмотря на сорок семь лет, фигуру, я не раз вспоминал услышанное на Кавказе: тот мужчина джигит, если под ним, лежащим на боку, пролезет взрослая кошка... Волосы у Ирбека русые, глаза светлые, а в улыбке есть что-то мушкетерское. Человек с такою улыбкой просто не может быть ни ловким хитрецом, ни скрягою – даже если и захочет, все равно у него не выйдет. Но когда утром он в синих галифе и в черных, плотно облегающих ногу ичигах стоял посреди гардеробной, держа левой рукой длинный хлыст, а правой накладывая в нагрудный карман видавшей виды джинсовой куртки пиленый сахар, насмешливые глаза его словно говорили: ничего, мол, тут не поделаешь, и в профессии бесстрашного джигита умение вовремя подсластить – штука тоже необходимая!

Пока остальные будут разминаться, он сейчас займется со своим Семой – серым, в яблоках жеребцом по кличке Семестр – на запасном манеже, а потом выедет на основной, остановится в центре круга, и начнется главное: общая репетиция.

Что б, интересно, вышло, попробуй я записывать за Ирбеком его реплики?

– Ты как толкаешься? Носки вместе! Зритель в заднем ряду должен слышать, как ты оттолкнулся от манежа. Ноги прямые, ноги!.. Так, лучше. Хорошо! Погладь его! Погладь! Для кого морковка в ведре?.. Дай лошади морковку! Поговори с ней, поговори: ай, моло-де-е-ец!.. Туго – руки, туго – ноги! Вот... Закрепись сперва! Закрепись! Силенки нет! Руки я за тебя буду качать? Почему два круга прошел, а потом ударил? Она уже не помнит, за что. Был такой мудрец: лошадь ошибется, ой отведет ее на конюшню, сам, в буфет сходит, потом вернется – и плеткой! Она – как ребенок! Ошиблась – накажи сразу..: Соберись! Ты что по ней растекся? Ноги свесил, как макароны! Кто на лошади: джигит или... Выше голову! Где плечо?! Улыбка публике! Веселей!..

Похлопывал по шее, успокаивая своего Алмаза, Юра Дацоев. Уверенным голосом подбадривал: «Бра-а-вушки!.. Бра-а-вушки!» – и ставил коня «на оф» – на одни лишь задние ноги. Выходя из пронзившей голову острой болью стойки, беспечно улыбался Таймураз Дзалаев. Не удержавшись, спрыгивал с коня Валера Фарниев и выжидал круг, чтобы на скаку вскочить в седло. Осанисто выпрямлялся, беззаботно взглядывая туда, где сейчас виднелись ряды пустых кресел, позабывший о пенсионном своем – для циркового наездника – возрасте и многочисленных травмах Ким Зангиев...

А Ирбеку ве было мало, голос его с каждой минутой накалялся, и, чтобы остудить южный пыл, уже нужна была порция прибалтийской флегмы.

– Юра! Юра! – со спокойным юмором останавливал его Оскар Оттович. – Это место у наездника называется «мадам Сижу»...

И Кантемиров, остывая, но все-таки как бы ища сочувствия, поглядывал на Роге – бывшего латышского стрелка и красного конника, великого знатока лошадей, дружившего еще с основателем цирковой династии Кашемировых – со знаменитым их отцом Алибеком...

Тут, пожалуй, самое время сделать небольшой экскурс в прошлое.

В 1907 году на арене частного цирка в Сухуми впервые выступил двадцатидвухлетний наездник Алибек Кантемиров. Публика приняла молодого джигита восторженно. Ободренный первым успехом, он начинает придумывать трюки, которые легли потом в основу конного цирка. Это он впервые на манеже пролез под брюхом скачущей лошади. А вскоре стал показывать трюк, который после него не делал больше никто: на скаку пролезал меж задними ногами коня и «выходил» на круп. Рубка лозы, пистолетная стрельба с плечевой стойки – эти экзотические номера привлекали публику, и вскоре молодой Алибек Кантемиров становится одним из самых популярных артистов предреволюционного российского цирка. В большой дружбе с ним был писатель Куприн, известный почитатель циркового искусства и тонкий его ценитель.

После революции Алибек Кантемиров активно создает новый цирк. И на зарубежные гастроли чуть ли не первой в истории советского цирка отправилась его труппа.

Тогда он был особенно силен, жесткий прищур предубеждения, сквозь который старая Европа смотрела на представителей молодой республики. В Англии после первого же представления Кантемирова вызвали в полицейское управление: «На каком основании демонстрируете публике красный штандарт? Вы большевик?» «Я магометанин, – отвечал он. – Это наше священное знамя». Блюстителям порядка пришлось обращаться к помощи эксперта. «Я долго жил в одной стране на Ближнем Востоке, – сказал тот. – И хорошо знаю, что цвет знамени там зеленый...» «Это в той стране, где вы жили, – возражал Кантемиров. – А на моей родине – красный!»

И на очередное представление осетинская арба, на которой джигиты делали пирамиду, снова выкатила на манеж под красным флагом.

На ипподромах Германии выступала в то время группа русских наездников во главе с оставшимся без войска генералом Шкуро. Один из подвыпивших казаков дождался Кантемирова после представления: «Отняли родину, а теперь и кусок хлеба отнимаешь?!»

Повсюду сопровождал кавказцев успех, и многие антрепренеры не раз предлагали Алибеку остаться за рубежом. Ответ у него был один: «Я* осетин! А Осетия – там!»

В трудный для нашей страны час труппа Кантемирова почти в полном составе ушла на фронт. Восемь наездников – восемь лихих кавалеристов – сложили голову, защищая Родину от фашистов. И после войны Алибеку Кантемирову пришлось начинать почти заново. Костяком группы стали теперь его подросшие сыновья – Хасанбек, Ирбек и Мухтарбек.

Опять валил народ в цирк на выступления осетинских наездников. А у них в то время была и еще одна забота: готовились к съемкам фильма «Смелые люди». Помните тот момент, когда Вася Говорухин на лошади догоняет поезд и прыгает из седла на подножку? В этом эпизоде вместо киноактера Сергея Гурзо снимался на своем Буяне Ирбек Кантемиров.

Это Кантемировы впервые в истории отечественного кино разработали и успешно применили тогда технику подсечек: «сраженная» лошадь со всадником на полном скаку летит через голову. Причем пользовались подсечкой осетинские наездники так умело, что ни одна из лошадей не пострадала.

Группа Кантемировых нынче называется «Алибек». В честь Алибека Кантемирова, народного артиста РСФСР, отдавшего цирку шестьдесят пять лет. Это своеобразный рекорд. Алибеку Тузаровичу было уже восемьдесят пять, а он еще выезжал на арену...

С благодарностью и со светлой сыновней печалью вспоминает сегодня Ирбек последние годы совместной работы с отцом. Когда сыновья сказали ему, что решили поставить новый трюк – тройную стойку, Алибек Тузарович надолго задумался, а потом ответил- со вздохом: «Может, не надо? Лошади будет трудно. И еще труднее – вам».