Джигиты

Это был первый случай, когда Кантемировы ослушались отца: начали готовить «тройную стойку» тайно. У Алибека Тузаровича была выработанная годами привычка очень рано приходить в цирк, поэтому, чтобы успеть провести репетицию до того, как появится отец, участникам нового номера надо было вставать задолго до рассвета. Начиная же репетицию, одного из «заговорщиков» они каждый раз оставляли у дверей цирка – сторожить приход отца. Как только у входа в цирк появлялся Кантемиров-старший, работу над трюком прекращали и отцовские похвалы за старание, за то, что приходят в цирк с петухами, выслушивали скрепя сердце: переживали обман.

Потом, когда номер был готов, попросили при посторонних: «Посмотри, отец!» Упреков не было – старый наездник сразу все оценил. Обернулся к кому-то, стоявшему рядом, с гордостью воскликнул: «А?! У кого еще есть такой трюк!» И тут заметил, как, улыбнувшись, переглянулись Ирбек с Мухтарбеком.

«Что, сынок, – грустно спросил в тот вечер отец у Ирбека, – так сильно я постарел?!»

Тут хочется сказать о нестареющих традициях, о той школе, которую оставил после себя Алибек Тузарович Кантемиров. Сейчас в стране у нас двенадцать групп наездников. И в каждой есть ученики старейшины конного цирка. Две такие группы возглавляют его сыновья – Хасанбек и Ирбек.

Как-то однажды, когда он сам исполнил головокружительный трюк, я в шутку спросил Ирбека Кантемирова, не собирается ли он «улучшить» достижение отца – пробыть на арене больше шестидесяти пяти лет. А он ответил очень серьезно и, пожалуй, не без грусти:

– Куда там! Не хватит сил... Я думаю иногда: у отца ведь было длинное деревенское детство. Семнадцать лет в ауле, в горах, потом ипподром, где он около пяти лет проработал жокеем, только потом уже – цирк. А я ведь начал выступать, когда мне едва исполнилось шесть.

Вдуматься: уже сорок один год на манеже! Случай, когда работа и жизнь поистине слились воедино...

Наверное, в любом достойном коллективе есть свои неписаные правила. Железным законом у Кашемировых еще при отце стало: не брать к себе «готовых» наездников из других трупп. Как бы там ни было, а здесь своя, особая школа, и каждый должен пройти ее от первой ступени до высшей. Несколько нынешних наездников начинали с работы на конюшне, и те, кто трудится там сейчас, живут надеждой, что тоже смогут в недалеком будущем сдать строгий экзамен на право называться артистом цирка. Может быть, потому так тщательно и так четко работают здесь конюхи – ведь от них самих во многом зависит, выдастся ли в конце репетиции минута, когда они появятся на манеже не с совком в руках, а верхом на лошади...

Когда я однажды спросил Ирбека, приходят ли в Московский цирк его земляки, как принимают они наездников, он, улыбнувшись, ответил коротко: «Плачут». И я подумал: а ведь правда! Устанет человек, походив по шумным улицам большого, малознакомого города, по дому вдруг затоскует и тут увидит под куполом цирка родные горы, услышит вдруг и топот коней и молодецкий выкрик на родном языке...

А как любят Кантемировых в Осетии, как ждут туда на гастроли!

Когда приезжает труппа в Орджоникидзе, хлопот у Ирбека прибавляется еще и потому, что ведут и ведут к нему за кулисы мальчишек: «Посмотри на моего сына, а, Ирбек? Разве ты не видишь? Настоящий джигит!»

Скольким приходится отказывать! Но если уж берет к себе Ирбек ошалевшего от счастья мальчишку, родители могут не волноваться: дурному у джигитов не научат! И, пожалуй, немногие знают, какие нелегкие педагогические задачки задает порой артистам их сын или внук...

Попробуйте представить себя на месте, например, Гены Туаева. Тебе всего тринадцать, а ты уже несколько лет получаешь зарплату – законные, свои, трудовым потом добытые восемьдесят рублей. Мало того, что ты дружишь со знаменитыми артистами, ты и сам, можно сказать, любимец публики... А тут непонятный пример по алгебре! Вот иной раз и вырвется: «А зачем мне учиться?!»

И тетя Недда, жена дяди Ирбека, – это она исполняет вместе с ним танец «Приглашение» в прологе – схватится за голову, когда ей будут об этом рассказывать, и дрогнет потом тонкий ус у дяди Ирбека...

Так что члену национальной ассоциации мексиканских ковбоев «Чарро», обладателю нагрудного врученного самим президентом ассоциации знака «Золотая шпора» Ирбеку Кантемирову приходится не только лошадей обуздывать...

В гости к джигитам из Северной Осетии я ходил, как на праздник, почти все лето, а потом однажды узнал, что заканчиваются долгие гастроли в Москве, что Кантемировы уезжают. Нисколько не преувеличу, если скажу, что, собираясь на последнее их выступление в Московском цирке, я вдруг ощутил самую настоящую грусть – показалось, уезжают давние мои, старые друзья, и даже вдруг подумалось: а как же без них?

Так оно в жизни устроено: каждое наше слово и каждый поступок отзываются в душе кого-то другого. Чем они отзовутся? Трудным ли размышлением о причиненном зле или благодарностью за уроки добра и мужества?

Мне кажется, что этим летом я на таких уроках присутствовал... В тот день вслед за Мухтарбеком, только что закончившим свой номер, я вышел во внутренний дворик цирка. День был на редкость душным. Уже успевший стащить с себя и получеркеску и рубаху, весь мокрый от пота – хоть выжми, – Мухтарбек стоял, опустив голову и облокотившись на ящики, и крутая его грудь ходила, словно кузнечные мехи...

Он уже заметил меня, поэтому потихоньку уйти было поздно, а стоять перед ним, задыхающимся, было ох как неловко. А ведь еще минуту назад мне казалось, что этот гигант неутомим... В тот день ему нездоровилось. Мне же словно приоткрылось, что тайна, которую я хотел постичь и хранителями которой мне представлялись эти джигиты, в бесконечном преодолении препятствий, возникающих и в нас самих и вокруг нас. Полное и мужества, и тяжелого труда, и, бывает, муки преодоление, которое позволяет не только всегда выглядеть в глазах других и сильным и обязательно достойным, но и быть таким на самом деле, в жизни.

...Не раз и не два я пробовал вызвать Ирбека на разговор, который подтвердил бы трогательное его отношение к лошадям. Но так получилось, что за Ирбека мне ответил Оскар Оттович Роге: