Для Рожковского естественные пропорции жизни никогда не смещались. Он видел мир простым и значительным. Озеро, тайга для него тоже не существовали сами по себе. Но все это было с ним на равных. Они существовали друг для друга и потому сближались друг с другом. Человек становился сильнее силой природы, природа – силой человека...

Петр, стоя на высоком крыльце, думал о своей, совсем не приятной причастности к судьбе Василькова, к которой он вынужден был прикоснуться в силу служебного, да, пожалуй, не только служебного, а еще и просто человеческого долга.

Поймав в первый раз Василькова, лесник не стал возбуждать дело и отпустил его с миром. Но как только он прихватил Василькова за этим занятием в другой раз и увидел ужасающий по размеру урон, нанесенный урочищу, которое он с таким тщанием берег, Петр с решимостью покарал его. Хотя, передавая акт в районную прокуратуру, мучился сомнениями относительно эффекта наказания: ну, отбудет человек срок, ну, ожесточится он, появится, может, в нем страх какой. Но ведь главное не это. Главное, чтобы повернулось у человека сердце к доброму.

И все же он довел дело до конца.

Только об одном умолчал на суде Петр. Навскидку сдуплетил в него Васильков, когда он попытался остановить трактор, трелюющий лес. Картечь зло прошелестела над головой, сбив шапку, подняв в холодном страхе волосы дыбом.

Трудно сказать, отчего тогда заряд двустволки не разнес ему голову. Но то, что Васильков резанул по нему сразу из обоих стволов, а не из одного сначала, а затем из другого, дало возможность Петру запрыгнуть в кабину и, выбросив оттуда Василькова, заглушить мотор.

Васильков после этого дней пять домой не появлялся, опасаясь, должно быть, что Рожковский заявил куда следует. Но, поняв, что никто его не хватился, а значит, Петр молчал, явился к тому изрядно навеселе и странный торг затеял.

– Дай зарок, – говорит, – что молчать и дальше будешь, а не то сегодня удавлюсь ночью и оставлю записку, что до самоубийства довел меня ты, Рожковский.

Голос был соткан из лжи и фальши, л потому Петр не поверил ни единому его слову.

– Иди... Считай, дал тебе зарок.

Рожковский видел, как Васильков вышел из дома и, достав с чердака косу, стал ходить кругом по двору, срезая литовкой засохший бурьян и чертополох. Он ловко орудовал косой – видна была не только сноровка, но угадывалась в широком размахе и сила немалая.

И, странное дело, Рожковский не испытывал к нему былого чувства неприязни.

Васильков, расправившись с бурьяном, закидывает косу на прежнее место и исчезает в доме. А Рожковский, взглядом его проводив, кричит жене:

– Собирай в дорогу, Даша! В объезд кордона поеду.

Две лошади у Рожковского. Одна – старая кобылица. Нрав у нее спокойный, и в пути она нетороплива, но зато надежна. А вот с огненно-рыжим жеребчиком ухо востро следует держать. Пуглив он, и оттого рука, держащая узду, в постоянном напряжении находится. И все-таки Петр решил в объезд ехать именно на нем.

Он обтер жеребчику досуха влажные бока и спину.

Оседлал.

– Надолго едешь? – спросила жена.

– На неделю, – пристраивая переметные сумки с продуктами, отозвался Петр и, легонько похлопав молодого конька по шее, тронулся в путь. Он рассчитывал объехать все урочища, где маялись с пудовыми капотами шишкари, добывающие кедровый орех.

Земля и лес устали от обильных дождей. Деревья ежились от сырости,

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.