Мы вернулись на площадь Свердлова. Был уже поздний вечер, но в ларьках еще продавали цветы, и после Заполярья мне казалось странным, что так много всего: людей, автомобилей, домов и лампочек, качавшихся в разные стороны друг от друга.
Мы сидели на скамейке, и Катя внимательно слушала меня, подперев рукой голову, а я вспомнил, как она всегда любила долго устраиваться, чтобы удобнее было слушать. Теперь я понял, что переменилось в ней, - глаза: глаза стали грустные.
Это была единственная хорошая минута. Потом я спросил, помнит ли она наш последний разговор в сквере на Триумфальной, и она ничего не сказала. Это был самый страшный ответ для меня. Это был прежний ответ: «Не будем больше говорить об этом».
Быть может, если бы мне удалось как следует посмотреть ей в глаза, - я бы многое понял. Но она все смотрела в сторону, и я чувствовал, что с каждой минутой она становится все холоднее. Она кивнула головой, когда я сказал:
- Я буду держать тебя в курсе.
И вежливо поблагодарила меня, когда я пригласил ее на доклад.
- Спасибо, я непременно приду.
- Буду очень рад. Мы помолчали.
- Я хотела тебе сказать, Саня, что очень тронута твоим отношением... Я была уверена, что ты давно уже забыл об этой истории.
- Нет, как видишь!
- Ты ничего не будешь иметь против, если я передам наш разговор Николаю Антонычу?
- Напротив! Николаю Антонычу интересно будет узнать о моих находках. Ведь они касаются его очень близко - гораздо ближе, чем он может вообразить.
Они вовсе не касались его так уже близко, и у меня не было никаких оснований для намека, который я вложил в эти слова. Но я был очень зол.
Катя внимательно посмотрела на меня и немного подумала. Кажется, она еще о чем - то хотела спросить меня, но не решилась. Мы простились. Я ушел расстроенный, злой, усталый, и в гостинице у меня первый раз в жизни заболела голова.
Кораблев сидел в учительской, постаревший, немного согнувшийся, с седой уже головой. Он стал теперь похож на Марка Твена! Конечно, он постарел, но мне показалось, что он стал крепче с тех пор, как мы виделись в последний раз.
- Иван Павлыч, дорогой, поздравляю вас, - сказал я, и мы обнялись и долго целовали друг друга. - Поздравляю вас, - говорил я между поцелуями, - и желаю, чтобы все ваши ученики были так же благодарны вам, как я.
- Спасибо, Санечка!
И он еще раз крепко обнял меня. Он был очень взволнован, и у него немного дрожали губы.
Через час он сидел на эстраде, в том самом зале, где мы когда - то судили Евгения Онегина, а мы как почетные гости сидели в президиуме по правую и левую руку от юбиляра. Мы - это Валя, надевший для торжественного дня ярко-зеленый галстук, инженер - строитель Таня Величко, которая стала высокой полной женщиной, так что даже трудно было поверить, что это та самая тоненькая, принципиальная Таня, и еще несколько более молодых учеников Ивана Павлыча.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.