«Гиблое дело. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
Он снова воззвал к широкоплечему:
- Какой он был? Рост, возраст, одежда?
- Не обратил внимания.
«Только не раздражаться. Раздражаться некогда. Наверно, я что-то делаю не так...»
- Не повезло вам, - сназал он. - Да еще в ночь на воскресенье. Мало нам было жуликов, теперь завелись психи с пистолетами.
Фраза, призванная что-то наладить, повисла никем не принятая и не поддержанная. Она только усилила отчуждение. Было так, словно Стрепетов сказал бестактность.
«Что я такого сказал?..»
Впервые за весь разговор сидевший поднял голову.
- Вася, - позвал он. - Подежурь на уголке. Как бы мимо не промахнули.
Он добавил еще что-то, чего Стрепетов не расслышал, и широкоплечий ходко двинул в сторону, противоположную той, где скрылся Опенкин. Стрепетов, скованный неловкостью за свой неведомый промах, упустил момент, когда можно было просто окликнуть его, остановить. Никто не должен отлучаться с места происшествия. Но что же теперь - свистеть, бежать следом? Колеблясь, он проводил глазами удалявшуюся спину с поднятым барашковым воротником.
«Глупо. Все идет глупо».
Где-то по пустым улицам мчалась «Скорая».
Стрепетов обернулся к сидевшему, и тут ударил сноп света. Это Сашка поставил машину поперек улицы впритык к тротуару и включил фары, чтобы Стрепетову лучше видеть, что к чему. Сашка службу знал. И Опенкин службу знал. Только он, Стрепетов, свалял дурака раз и другой.
- К черту! - сказал он, разозлившись, и полез в карман.
Там был платок - один из тех, что казались ему слишком большими и жесткими. Но сейчас это было кстати. Стрепетов присел на корточки, близко увидел завернутый вниз оледенелый красный носок, редкие черные волосы, местами слипшиеся, местами стоявшие дыбом на холоду, и почувствовал запах крови, которую жадно впитывал снег. Решительно отвел он от раны окоченевшие ладони и стал накладывать жгут чуть пониже колена; сидевший длинно матерился и стискивал зубы, когда было невтерпеж, но не сопротивлялся, спасовав перед быстротою натиска. Потом Стрепетов принес два пустых ящика, один упер в стену за его спиной, чтобы можно было прислониться, второй поставил на попа, проверил, нет ли гвоздя, и поднял на это возвышение раненую ногу. Красные струйки поползли теперь к колену, но они были уже медленными, кровь сочилась толчками, слабея, и раненого это успокоило. Он со всхлипом передохнул и сплюнул размокший, изжеванный окурок. Стрепетов протянул сигарету. Тот поглядел на свои руки в крови и снегу, облизнул губы и сказал: - Давай.
И Стрепетов вставил сигарету ему в рот, дал прикурить и закурил сам. Он увидел его лицо - скуластое лицо с большим хрящеватым носом и глазами, упрятанными в щелки от резкого света фар.
Теперь они сидели на приступочке рядом, и Стрепетов знал, что как можно скорее надо снова спрашивать, именно сейчас, пока парня отпустила эта сосредоточенность его на истекающей кровью ноге. И тут они услышали «Скорую»...
Парня увезли. Сашка выключил фары. Надо было идти к Опенкину. Но Стрепетов чувствовал, что не может оставить все, как есть. Ведь придет утро... Тогда он отнес ящики на место и, загребая сапогом, начал засыпать красные пятна.
И только тут Стрепетов понял, что широкоплечий Вася не вернется. Что он попросту удрал.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.