Другой диагноз

Они с Островским пять лет проработали вместе. Францев был у Мешалкина ассистентом, Островский - аспирантом. Францев стал доктором, Островский, правда, к докторской лишь собрался приступить.

С Островским ему спокойно: оба одной школы, понимают друг друга по взгляду. Островский ведет наркоз, ведет больного по опасным путям операции. Если что и случится - остановка сердца, кровотечение, - он со своими помощниками сделает все, что нужно, и в той последовательности, а которой это делалось там, где они работали вместе. Францеау с ним даже не нужно переговариваться. Просто пойдут один за другим определенные этапы работы, обоим хорошо известные. Каждый будет делать свое, пока все не придет к норме.

- Думаешь, понадобится? - спросил Островского Францев.

- Так - На всякий случай. - Островский посмотрел на руки Францева. В них была гофрированная лавсановая трубка.

Вот так. Он держал эту трубку в руках уже минуты три, раздумывая, не захватить ли ее в операционную, а Виктор пришел за арфонадом, который при обычной перевязке боталлова протока никогда не применяется: тоже на всякий случай.

- Тебе не кажется, что у мальчика плечи чересчур широкие?

- Кажется, - сказал Островский. - Давай арфонад.

- Получишь в аптеке-вернешь, чтоб запас не убывал.

Островский кивнул и положил ампулу в нагрудный кармашек халата.

Лавсановую трубку Вячеслав Иванович все-таки оставил я ящике и отправился в операционную, стараясь пройти коридор поскорее, чтобы Константин Ильич не успел перехватить его и не завел опять разговора. Окажись сейчас сам Францев ординатором - на месте Константина Ильича, - он не преминул бы подойти еще раз и снова сказать: «Случай-то типичный! Дайте! Пора уж!»

... Францев мыл руки не торопясь, тщательно тер их марлевыми салфетками. Марта Николаевна и второй ассистент в операционной уже облачались в стерильные халаты. Конечно же, Константин Ильич заглянул в отсек, где плескался в тазу Францев, и Вячеслав Иванович не преминул спросить его будто бы участливо:

- Что тебе, Костя?

- Ничего.

Тоска в глазах Константина Ильича сменилась безнадежностью.

Францев подумал: «Может, надо было его хоть ассистентом поставить?.. Успеет. Все впереди». Он кончил мытье. Прошел в операционную. Вытер руки стерильной марлей - привычные движения в навсегда заведенном порядке: сначала пальцы, потом кисти, потом запястья, потом предплечья. Надел халат и перчатки, сказал, чтобы стол приподняли повыше, взял тампон, смоченный йодом, и на теле малыша прочертил коричневым линию будущего разреза.

С Мартой Николаевной оперировалось отлично. Когда он пришел впервые в МОНИКИ, в эту клинику (Марта Николаевна заведует здесь отделением хирургии легких), познакомился, стал присматриваться: обычная женщина, по-женски хлопотливая, по манерам чуть простовата. А на операциях оказалось - мастер! Не зря ее выдвинул когда-то сам Борис Эдмундович Линберг, один из основоположников современной хирургии легких. В операциях на сердце Марта Николаевна участвовала с большой охотой. Вот и сейчас все шло спокойно и просто. Мальчик отлично спал. Доступ к аорте и боталлову протоку получился удобный. Правда, когда обнажилось сердце, оказалось, что покрывающая его «сорочка» имеет дефект - что-то вроде оконца. Комбинация пороков - обычное дело. Этот незначителен. Константин Ильич с ним бы справился.

Францев обнажил проток. Он оказался широким, целый сантиметр в диаметре. Подумалось: «Нет, это не для первой операции», - и тотчас все мысли о Косте исчезли. Обнажилась аорта. Как раз над протоком она была изуродована, сужена. Казалось, аорта здесь словно стянута изнутри чем-то невидимым и цепким.

Францев громко сказал:

- Виктор! Так и есть: коарктация. Готовь арфонад.

- Приготовил, - сказал Островский. Францев поднял глаза, встретил удивленный взгляд Марты Николаевны и еще - из-за ее спины - Константина Ильича. Он сказал не ей, и не ему, и не Островскому, а второй ассистентке, стажеру: