- Видите? Диагностическая ошибка. Здесь, коарктация.
Стажер шепнула:
- А проток?
- Сам по себе. Вернее, он всегда не зарастает при сужении аорты... Зажим!
Как только он сказал «Зажим!», Островский включил кардиограф.
- Проток пережат! - сказал Францев. Кардиограф продолжал жужжать.
- Все спокойно, - сказал Островский. - Продолжай.
Он выключил кардиограф.
- Шить! - тихо сказал Францев сестре. - Аппарат!
Сестра подала аппарат. Вячеслав Иванович осторожно посадил его на проток и, вращая винт, стал смыкать его лапки. Сомкнул их и еще чуть-чуть повернул винт, но не до упора, а меньше ровно на пол-оборота. Проток был прошит. Когда Францев снял аппарат, то увидел ровный рядок танталовых скобочек на стенках сосуда. Кровь не сочилась, все было чисто.
- Шить! - снова сказал он.
Сестра зарядила аппарат новой порцией скобочек. Вячеслав Иванович снова посадил аппарат верхом на проток - уже у аорты - и снова стал, вращая винт, смыкать его лапки, помня, что нужно не довернуть до упора ровно пол-оборота. Он не считал поворотов винта, да и как их сосчитаешь? И на контрольную черточку, на «риску», - она обозначала положение лапок - посмотрел потом, только на всякий случай. Он просто чувствовал, что вот еще два оборота осталось до упора, полтора, один, половина...
В 57-м Евгений Николаевич Мешалкин ушел из клиники своего учителя Бакулева на «самостоятельное хозяйствование» и (греха в этом не было), наслаждаясь самостоятельностью, первое время все оперировал сам. Во всяком случае, операции на сердце профессор делал почти все сначала сам. Ассистировали ему обычно Медведев и Францев. Или Францев и Микаэлян. Или Микаэлян и Медведев.
Они очень хорошо сработались - профессор и его ассистенты. На операции Евгению Николаевичу почти ничего не приходилось говорить помощникам. Сами понимали.
Францев вел занятия с врачами-курсантами, проходившими усовершенствование, разбирал течение болезни при разных пороках сердца, принципы диагностики, ход операций. В ту пору хирургия сердца у нас была освоена лишь в нескольких крупных лечебных центрах: в Москве, в Ленинграде, в Киеве, в Куйбышеве. Курсанты смотрели на Францева, как на бога: «Он участвует в операциях на сердце!» А он участвовал в них всего ассистентом.
Францев, Медведев, Микаэлян не раз просили, но не за себя - друг за друга: «Евгений Николаевич! Дайте сделать!»
Мешалкин коротко отвечал: «Потом».
Прежде чем профессор разрешил Вячеславу Ивановичу сделать первую перевязку боталлова протока, Францев проассистировал на такой операции раз восемьдесят. А может, и сто. Как ни проста эта «простейшая» из операций на сердце, она не аппендицит. На тех восьмидесяти или ста операциях было все, что могло быть: кровотечения, остановка сердца, не распознанные раньше пороки.
Наконец, в очередном списке операций, назначенных на следующую неделю, Вячеслав Иванович увидел: «Больная П., 17 лет, диагноз: незаращение боталлова протока. Оперирует Францев. Ассистенты...» Он был твердо уверен, когда думая об этой желанной операции, что ассистировать будет профессор. Но а списке стояло: «Ассистенты: Медведев, Микаэлян».
Ему дали действительно самостоятельную операцию... Впрочем, при таком ассистенте, как Медведев, можно было ничего не бояться.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.