Нижний стрелок, вместе с пулемётом лежавший в люльке, прикреплённой снизу к фюзеляжу «юнкерса», бил по Рябушкину. Рябушкин пошёл в атаку на нижнего стража. Он перебил крепления, на которых держалась люлька с пулемётом, - она оторвалась от «юнкерса» и упала.

Нижний стрелок замолк, но «юнкере» продолжал идти.

Эта живучесть проклятого «юнкерса» выводила Рябушкина из себя. Он наскакивал на него снизу, сбоку, сзади, подходя к нему почти вплотную, и стрелял в упор. Он пробил «юнкерсу» брюхо, и оттуда посыпались потроха: какие - то бидоны, палки, щепки и большая резиновая шлюпка, чёрная, с крестами по бокам. Но «юнкерс» продолжал идти и с распоротым брюхом.

Он атаковал его сверху и прошил длинной очередью от моторов до хвоста. Возможно, он застрелил лётчика или перебил второй мотор: «юнкерс» вдруг опустил нос и, медленно крутясь, пошёл вниз.

Рябушкин был так разгорячён боем и так взволнован своей победой, что совсем забыл о Костине. Он несся к городу, и горящий «юнкерс» стоял перед его глазами, как видение. Но когда город снова раскинулся под ним, он вспомнил всё. Воздух вокруг был пустынен - ни одного самолёта. И Рябушкин понял, что Костина искать уже безнадёжно, что Костин, безусловно, давно уже на аэродроме и что он, Рябушкин, виноват и вины этой уже не исправишь.

Горючее подходило к концу, и ему оставалось только одно - идти к аэродрому. Но теперь, когда он был так безнадёжно виноват, на аэродром его не тянуло. Он несколько уклонился от прямого пути и пошёл вдоль Невы до излучины, за которой на левом берегу начинались позиции немцев. Вид фронта всегда привлекал его. Но на этот раз на обоих берегах замерзшей реки было тихо. Снег засыпал земляные укрепления и сделал их совсем неприметными. Не зная, трудно было бы догадаться, что здесь стоят друг против друга две армии, зарытые в землю. Даже артиллерия на этот раз молчала. Только заметив самолёт Рябушкина, немецкие зенитки дали несколько вялых залпов. Но Рябушкин сразу набрал высоту, отвернул и пошёл напрямик к Ладожскому озеру.

Оно замерзало, Ладожское озеро замерзало уже полтора месяца, и, пока оно замерзало, через него нельзя было ни переплыть, ни переехать. Пока оно замерзало, кольцо вокруг осаждённого гигантского города было полным, непроходимым, так как путь, соединявший город с остальной страной, мог пролегать только через озеро. Жители города уже съели всё, что у них было запасено, я без этого пути город не мог жить. Удастся ли прокормить город, когда озеро замёрзнет, удастся ли отстоять единственный, последний путь, - этого Рябушкин не знал, этого не знал никто; но сейчас нужно было, чтобы озеро замёрзло.

Аэродром он нашёл, как находил всегда, - по холму, возвышавшемуся над деревней. Лысая вершина холма торчала над лесом. На самой вершине в овчинном тулупе и чёрной краснофлотской шапке стоял наблюдатель, обдуваемый ветром, с биноклем и автоматов. Рябушкин, сбавив газ, пролетел над ним в нескольких метрах и увидел деревню, облепившую подножье холма, как короста, и окаймлённое лесом деревенское поле, превращенное в аэродром. Он выпустил шасси и, сделав над аэродромом круг, пошёл на посадку.

Посадку он совершил великолепно. К нему подбежал техник и помог ему вылезти из самолёта. Рябушкин сразу заметил, что самолётов Костина и Карякина на аэродроме нет. Он перестал дышать и почувствовал, что сразу вспотел. Неужели с ними что - нибудь случилось оттого, что он потерял их? Он не мог даже додумать этой мысли до конца: такой страшной она ему показалась. Он хотел спросить техника об этом, но не решился. Техник был гораздо старше Рябушкина, гораздо опытнее и в то же время был его подчинённым. Рябушкин был самым молодым во всей эскадрилье и в глубине души несколько побаивался своего техника.

Рябушкин поднял очки, развязал тесёмки шлема. Лицо у него было курносое, круглое, веснушчатое. Приземистый, он в своём синем, подбитом ватой комбинезоне казался грузным и неуклюжим. На ногах у него были мохнатые унты из рыжих собачьих шкур, очень тёплые, но мало приспособленные для ходьбы. Передав самолёт технику, он медленно побрёл по снежной тропинке к командному пункту.

Землянка командного пункта была вырыта на склоне горы. По двум наклонным доскам, на которые были набиты поперечные планки, чтобы не скользили ноги, Рябушкин опустился в низкий, сумрачный коридор; в конце коридора он толкнул невидную во мраке обитую войлоком дверь, которая была так низка, что даже ему, при небольшом его росте, пришлось нагнуться, чтобы войти.

Землянку командного пункта лётчики называли «дворцом», потому что в ней было целых три комнаты. Слева от Рябушкина, за дощатой перегородкой в крохотной комнатушке, заполненной телефонами, помещался» оперативный дежурный, громкий голос которого постоянно заполнял всю землянку, а справа, за дверью, была комната командира и комиссара эскадрильи.

- Ну что ж, Рябушкин, входи, входи, - услышал он знакомый голос.

«Батя здесь», - подумал Рябушкин. Батей лётчики называли капитана Рассохина - командира эскадрильи. «Ну всё равно». Он шагнул и остановился в дверях.

(Продолжение следует.)

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.