Она очень рассчитывала, что начальница девок – строгая, уже со вставными зубами и уже с именем-отчеством – Фаина Борисовна, – окажется ближе к ней своими родителями, но Фаина-то Борисовна всех дальше и оказалась.
– Ты смотри-и... Тины моей на два года только и старше. Так Тина-то у меня ведь последняя, ей уж сорок годов... А тебе-то сколь, милая?
— Двадцать пять.
— Мо-о-лода-а-я...
Тишиха почему-то думала, что Фаина Борисовна старше. Может, вставные зубы сбили Тишиху с толку. Она сама-то ими обзавелась уж тогда, когда ей на тот свет пора было ладиться, а не зубы менять. Но Фаина Борисовна и повадками была не очень-то молода: не балаболила лишнего, не шепталась ни с Лариской, ни с Надей – а те только уши друг дружке и подставляли, столь секретов у них накоплено, – и уж, конечно, не прыскала, как они, в кулачок. И еще отделяло ее от девчушек то, что она в отличие от них была не в брючном костюме, а в обычном сереньком платье, хоть и ладно облегавшем ее фигуру, но не фасонистом, не форсистом. Теперь в таких платьях доярки и коров ходят на ферму доить.
Лариска, пожалуй, оделась тоже не вызывающе: брючки черные, и в обтяжечку, как у спортсменки. Так это Лариске было как раз к лицу: она худенькая, чернявая – брюки делали ее строже, подтянутее.
А Надежда-то вырядилась, как огородное чучело: натянула на себя не штаны, а балахоны – в каждую штанину можно по беременной бабе забить. И ведь сшито-то черт знает из какого материалу – Тишиха из такого платок и то постыдилась бы носить: петухи не петухи, а какие-то разноперые, крикливые птицы насажены на зеленые ветки, не по одному петуху на каждой штанине. И кофта не кофта на Надежде, а мужская рубаха со стоячим воротником, с накрахмаленными манжетами. Это надо же так себя испроказить: на лицо посмотришь – девка как девка, миленькая, улыбается, и щербинку видать, русые волосы в косу заплетены, а вниз глянешь – и обомрешь, петухи все впечатленье испортят. Когда Надежда по избе ходит, только их и видать: от лица взгляд оттягивают.
Фаину Борисовну, наверное, и силой не заставишь Надеждины штаны на себя надеть: эта знает истинную цену обезьяньему модничанью. Правда, больше всего Тишиху склоняло к мысли, что Фаина Борисовна уже повидала жизнь, все-таки не это, а то, что она, будто дочка, так за ней по пятам и ходила: Тишиха загремит в сенях ведрами, чтобы отправиться за водой, а Фаина Борисовна уже у нее отбирает их: «Ой, что вы! Вам тяжело, а я для разминки сбегаю... Пойдемте, покажете, где колодец». Тишиха наладится за дровами в ограду, а Фаина Борисовна опять впереди нее. До того ловка, будто сызмалу со стариками росла.
Конечно, годы у Тишихи уже не такие, чтобы воду носить и дрова таскать. Тут Фаина Борисовна правильно говорит. Только кто за Тишиху будет эту работу делать? Вот уж, посчитать, сколько годов одна живет, Тихона ухлопали на войне в сорок первом. Ой, да ведь тогда мужиков-то что солому валили на огонь – полежаевских только трое домой вернулось. Девок Тишиха всех подняла на ноги, замуж выдала. Вон уж младшей-то, Тине, сорок годов исполнилось. Даже Тина в матери Фаине Борисовне почти годилась, не то, что старшие дочери.
— Федосья Тихоновна, – спросила Тишиху Фаина Борисовна и повертела в руках самопишущую ручку, – так сколько же у вас всего-то детей?
— А пятеро. Пять девок бог дал.
Фаина Борисовна удивилась. Лариса зачем-то наклонилась к Надежде, чего-то сказала ей на ухо. Надежда не согласилась, головой замотала:
— Да нет же... Пи-и-ать... Дифтонг «иа»...
— Федосья Тихоновна, – попросила Лариска. – Скажите, пожалуйста, еще раз: пять.
— Ну, пять, – обескураженно повторила Тишиха.
Девчонки опять заспорили. У Лариски черные кудряшки затряслись на голове, как у овечки. Надежда тыкала карандашом в бумагу и настырно стояла на своем:
– И-и-а...
— Девочки, – остановила их Фаина Борисовна. – Я уже записала. Они, столкнувшись лбами, сунулись к ее тетрадке.
— Ага, пи-и-ать...
Потеха и смотреть-то на дурочек. Сами-то, видать, еще ничего не смыслят, а спорят, как умные.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Беседуют Евгений Волков, инженер, секретарь комитета ВЛКСМ Ярославского моторного завода и Анатолий Михайлович Добрынин, генеральный директор объединения «Автодизель», Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР