Наталья достала из-под лавки проржавевшее ведро. Надо лезть в подполье за картошкой.

С трудом открыв западню – шарниры давно заржавели и поломались, вместо них прибиты два куска толстой резины, Наталья осторожно нащупывает ногой приступок шаткой лестницы. Подполье дышит на нее прохладным запахом земли, прелого дерева и плесени. Сквозь маленькое оконце над самой землей пробивается слабый рассеянный свет.

Вот и картошка в углу. Дрябнет картошка, израстает. Да и такой немного осталось. Но до новой хватит, скоро свежую копать.

Обламывая ростки и складывая картофелины в ведро, Наталья оглядывает стены. Вроде все хорошо. Нет, вон в углу опять белый налет наподобие тополиного пуха. Грибок проклятый, и откуда он берется!

Грибок – это беда для дома. Съест бревна – не заметишь. И ничем его не остановишь. Наталья этот налет и ножом соскребала, и солью присыпала, как соседи советовали, а он снова появляется и точит, точит стены. Ветшает дом. Еще год-два – и надо будет низ подводить5. Об этом Наталье и думать не хочется. Подводить дом – значит мужиков нанимать, где-то лес добывать, а это все деньги. Да где же Наталье столько денег взять?!

Поев, Наталья убирает со стола чайник и кастрюлю с картошкой, моет теплой водой чашку и ложку, протирает их холщовой тряпкой и убирает в тумбочку, купленную когда-то у Поли Полундры, еще раз проверяет, выключена ли плитка, закрыты ли вьюшки, и, сняв в сенях с гвоздя тяжелый замок, купленный недавно в хозмаге, запирает избу, выходит из ограды. По деревенской улице, где ей знакомы каждый изгиб тропинки, каждая кочка и выбоина, направляется в сторону села. На ней черный сарафан, серая кофта в красную крапинку и старые кеды. Она идет и примечает, что делается вокруг.

У Кати Александровой сельские мужики пилят «Дружбой» дрова – из больницы ей привезли две машины. Катя сейчас на пенсии, а раньше работала медсестрой. Лет тридцать пять, наверно, проработала.

В Подгорице Никита Антипович, одетый в линялую рубаху навыпуск, сатиновые штаны и резиновые сапоги, косит траву на кочках. Настасья Никитиха руками переворачивает сено, скошенное накануне. На ней сапоги с обрезанными голенищами, старое платье, черный застиранный фартук, на голове – белый платок, повязанный под курочку6.

Раньше любил Антипович подшутить над кем-нибудь. Чаще всего над Тонькой Ванихой подшучивал. Одну его шутку до сих пор в деревне помнят.

Тонька Ваниха каждое лето в лесу корьё драла, лекарственные травы собирала и в заготконтору сдавала. Никита Антипович остановил ее как-то возле конюшни и говорит: «А ты знаешь ли, что мне Кузя Ремок сказал?» «А че?» «А то. Имям, говорит, майских жуков велели насобирать и в область отправить. Большие деньги за это платят. Поболе, чем за травы-то». «Али взаправду?» «Говорят тебе!»

Вечером Ваниха с сыновьями вышла на промысел. Парни трясли молодые березки, а Тоня ползала на коленях по земле, собирая жуков в самую большую корчагу, какая была у них в хозяйстве. На другой день, когда конюх Сенега поехал в село, рядом с ним на телеге сидела Тонька Ваниха, придерживая две прикрытые положиной7 корчаги, доверху набитые майскими жуками. Время от времени она наклоняла голову и прислушивалась к шуршанию жуков, беспокоясь, как бы те не сдохли и не лишили ее заработка...

Никите Антиповичу скоро восемьдесят, а он все работает на совхозной ферме ночным скотником. Быстро еще бегает. За всю жизнь водки в рот не брал и табака не куривал. Об этом даже в районной газете «Сельский труженик» заметка была.

Все работают, заготовляют на зиму кто дрова, кто сено. Лето короткое, только начнется – нужно к зиме готовиться. Сейчас начало августа, а уже чувствуется, что скоро лету конец. Через неделю-две, а то и раньше повеет осенью, пойдут дожди, появятся желтые листья на деревьях, и только в сентябре, в пору бабьего лета, промелькнет несколько грустных теплых дней, а потом опустится на землю долгая слякотная осень и еще более долгая студеная зима. «Лета ждали-ждали и не видали», – говорят в деревне.

Наталья выходит на околицу. Отсюда и Зимогорье видно. От деревни до села километра два. Спустишься с пригорка, перейдешь по мосту речку Быстрянку, поднимешься в гору – вот и село. Недалеко. Но зимой, если не расчистят дорогу бульдозером, никуда из деревни не выбраться. Такие косы8 наносит до крыш, чуть не до проводов телеграфных. Мужики, которые в село на работу ходят, конечно, и по челку9 пробьются. А у Натальи сил нет по сугробам ползти.

Осенью тоже не больно хороша дорога. Но Наталья за много лет все тропочки изучила и как-никак, а до села добирается.

Летом идти в село благодать! Правда, пыли много. Вот и сейчас навстречу Наталье несется «Беларусь» с тележкой, поднимая длинный пыльный хвост. Наталья смотрит, куда ветер относит пыль, и переходит на другую сторону дороги.

За рулем трактора Валерка Мишин. Проезжая мимо, он сигналит: мол, здорово, Наталя! Наталья смеется и машет ему пустой сумкой: «Здорово, Валер!»

Под горой в одном из совхозных брусковых домов живет телятница Анфиса, у которой Наталья покупает молоко.

Дверь Анфисиной квартиры заперта: хозяйка на ферме. Наталья оставляет свой бидончик на крыльце. Придет Анфиса обедать – нальет молока и, если не дождется Натальи, под крыльцо, в тень, бидон поставит, а Наталья его на обратном пути заберет. Они часто так делают. А деньги Наталья как-нибудь вечером принесет – за пять-шесть бидонов сразу.

Через полчаса Наталья ступает на тротуар главной улицы Зимогорья. Вот и сельский клуб.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.