Я увидел этот фильм так: наступают мгновения – а они обязательно должны наступать, – когда стоит сойти с дистанции общего стремительного бега, перевести дыхание и... оглянуться.

И вспомнить тех, кого мы потеряли в нашем безжалостном марафоне. Тех, кто сломался, испугавшись дистанции. Тех, кого мы вытолкнули на обочину и растоптали, увлеченные и опьяненные терпким, как вино, ощущением вольной, долгожданной гонки.

Надо собраться с мыслями и силами для новых мыслей и новых сил. Надо подумать. Надо осознать. И даже стать печальными и торжественными, как на поминках хорошего друга. И надо попрощаться с каждым сантиметром земли, с каждым временным сколом, что остались лежать за плечами.

Без таких остановок теряет ясность горизонт. Теряет смысл и само движение.

Именно таким в его философском смысле увидел я «Зеркало для героя» – фильм, который снял Владимир Хотиненко по одноименной повести Святослава Рыбаса. Увидел уже через некоторое время после просмотра, уже имея возможность оглянуться после споров – о картине говорили много, после опубликованных рецензий, – их тоже было достаточно, и даже после того, как посмотрел этот фильм еще раз.

Меня, например, взволновал последний аккорд фильма, когда звучит, как бы не имея неба, «Всенощная» Рахманинова. Собственно, отсюда, с «Всенощной», и начался наш разговор...

Святослав Рыбас: Да, тема веры проходит через весь фильм. Надо сказать, что вера не разрушает человека, а, напротив, созидает его. Созидает его душу и нравственность. Если мы будем препятствовать тяге человека к храму, к христианской морали, мы только навредим себе. Да, пусть существует атеизм, но пусть он доказывает преимущества того или иного мировоззрения, а не оголтело, «административно» борется с религией, с мифами, искажая и упрощая саму суть христианской культуры. Церковь не может разрушить государства, она не восстанавливает отца против сына, не разъединяет поколения...

Владимир Хотиненко: К тому же наше государство уже настолько отлаженный и мощный механизм, что его разрушить крайне сложно. Его может развалить экономика, а вот церковь – навряд ли...

Корр.: Когда я смотрел картину, то невольно вспомнил высказывание одного театрального режиссера о романе Достоевского «Идиот». Он говорил о том, что с Петром Трофимовичем Верховенским нужно не столько бороться, сколько изучать его. Мне кажется, ваш авторский взгляд на послевоенную эпоху в чем-то совпадает с этой мыслью?

В. X.: Удивительно точное высказывание и... совпадение. Совпадение потому, что Борис Петров, композитор нашей картины, еще когда мы затевались с фильмом, сказал: «Сейчас уже порочно бороться только «против», нужно бороться «за». И когда я уже запустился с картиной, то для себя сформулировал так: бороться «за», изучая прошлое... Человек способен забыть горе – тут срабатывает чисто биологическое. Но необходимо еще и что-то светлое, созидательное. Мне кажется, именно таких посылов нам не хватает и во взглядах на историю, и во взглядах на современность. И потому – а дайте-ка я еще раз подсчитаю, сколько миллионов людей извел Сталин. Возможно, я скажу несколько парадоксальную вещь, но про Сталина говорят все. Он популярен. С каким знаком популярен, это другой вопрос...

С. Р.: Я согласен с Хотиненко. Если Сталин сейчас становится самым часто вспоминаемым деятелем, он невольно популяризируется. Мне кажется, что в стихийной критике «вождя» заложена и его пропаганда. И не вызовет ли это в молодых людях, пусть даже на уровне подсознания, некоторой тяги к этому образу? Как бы от обратного – чем сильнее ругаем, тем больше тянет.

B. X.: Тем более что в нашей стране уже прижилось – самый сладкий плод тот, который запретный...

C. Р.: Так я об этом и говорю! Я считаю, что необходимо снимать с фигуры Сталина налет сенсационности. Ведь есть и другой момент: нам как бы дано право критиковать только его, а, например, многие «вожди» и «вожачки» остаются за кадром. По отношению к будущему это не продуктивно.

Корр.: Я понимаю, почему фильм вызвал значительный интерес у людей, которые прошли по послевоенной «полосе» времени собственными ногами. Но фильм пытается неторопливо, как мне показалось, разобраться и в другом: он как бы вглядывается в глаза тех, кто родился много позже, он пытается на примере одного из главных героев осознать: а что же молодое поколение вынесет и вынесло на психологическом, если хотите, на генетическом уровне из той непростой эпохи. Ведь не случайно «сегодняшний» герой Колтакова вместе со своим напарником (артист Иван Бортник) переносится из дня нынешнего в экстремальные ситуации того периода, того «послесловия» к войне. Так что вы хотели сказать глазам и чувствам нынешних молодых людей своей картиной?

В. X.: Честно говоря, я не думал о каком-то конкретном возрастном адресате, если так можно сказать. Мне кажется, вообще не может быть такого деления: этот фильм для жителей Москвы, например, а этот – для жителей Подмосковья. Этот – для тридцатилетних, этот – для пятидесятилетних. Важно то, что говорю я от себя, иду от своего понимания проблем и истории. А вот зацепит ли мое понимание людей самого разнообразного возраста – тут, как говорится, зависит от способности чувствовать... Вроде бы – и сейчас уже я имею право об этом сказать – зацепило. Интерес к картине был... С. Р.: Но у молодежи интерес к фильму несколько иной природы, нежели, например, к фильму «Асса». Молодежь хочет исторической полноты – это совершенно ясно. А проблемы, которыми мы сейчас живем, – им все возрасты покорны...

B. X.: Мне очень хотелось показать течение жизни в ее генетическом развитии. Например, может герой картины повздорить с отцом? Повздорить «наотмашь», принципиально? Да, может. Но он должен знать, что это чревато. Только тогда течение жизни будет неразрывным. Таков древний принцип, идущий из веков.

C. Р.: Мы же часто действуем вопреки природным законам. Мы нарушили связи, огрубили их. Наши дети не знают, кем были их бабушки, не говоря уж о прабабушках. Революция нарушила огромные пласты связей. Наверное, это разрушение было вынужденным, и общество оплатило этот разрыв, это стремление к прогрессу большой кровью. Но сегодня мы осознаем и потери, связанные с теми процессами, и выясняется, что те раны совсем не зарубцевались, напротив, они сильно кровоточат. Быть может, никакой прогресс не оправдывает ситуации, когда отец идет на сына, когда высыхают целые ветви генеалогических дерев. Нам было бесконечно важно «поселить» тревогу по этим проблемам в фильме, нам было бесконечно важно сделать эту тревогу ощутимой, громкой, «колокольной». Потому что это тревога за нашу молодежь, за ее будущее.

В. X.: С другой стороны, я понимаю, что все мы перепуганы генетически. Мне даже кажется, что у нас из поколения в поколение передается некий беспредметный страх, страх как таковой. страх за то, что мы... живем. Мне в фильме было важно найти способы преодоления этого страха. Потому, например, лично я симпатизирую герою Ивана Бортника, который не пасует перед обстоятельствами, а предпочитает действие, поступок, несмотря ни на что, но поступок. Легче всего сказать о нашей молодежи, что они – «порождение нашего времени и поэтому...». А что – «поэтому»? Мне было безумно интересно это «поэтому». Да, они порождение нашей тотальной лжи, но они должны быть глубже, умнее нас, они должны действовать. Такими мне хотелось бы их видеть. Между прочим, я слышал упреки: мол, Хотиненко, заискивая перед молодежью, снял в фильме группу «Наутилус Помпилиус» – лидеров отечественного рока. Но никто не знает, что, когда я затевался с фильмом, группы «НП» еще не существовало как таковой, то есть легальной. Были только кассеты с их записями, подпольно распространяемые молодыми людьми. А песню «Скованные одной цепью» можно было слушать разве что под одеялом. И, связавшись с ними, я мог рассчитывать только на трудности, но не на рекламу.

С. Р.: На что опираются принципы любого человека? И молодого в том числе? На какие-то вечные принципы. Помните, в свое время в молодежной среде было очень модно говорить: «Нет проблем, старик». Груз отцов их тяготит, и конфликт – извечный конфликт «отцов и детей» – неминуем. С другой стороны, этому конфликту столько лет, что его можйо считать нормальным явлением нашей эволюции. Но нынче этот конфликт, по-моему, особенно острый. У него иной характер. Потому что на разочарование в собственных родителях накладывается еще и разочарование в идеалах как таковых. Одно дело, когда ты можешь упрекнуть в чем-то своего отца, даже поколение «отцов», и совсем другое, когда ты «упрекаешь» целый период времени длиною в семьдесят лет. А ведь молодежь прохладно относится к некоторым так называемым завоеваниям социализма. И как бы громко мы ни убеждали себя в обратном, мы убеждаем только себя, а они молча слушают и иногда кивают, сохраняя при этом собственное ироническое мнение. Острота конфликта еще и в том, что семьдесят лет с исторической точки зрения – срок мизерный, ну, а если этот срок – вся моя жизнь? И мне объясняют, что она была неправильно скроена, а значит – ведь это же так! – она прошла впустую. Даже если это так, понять и принять эту правду очень трудно и больно. На такое не каждый способен. По-моему, сегодня несколько нарушен этот «поколенческий» баланс.

Корр.: А вы думаете, что он будет восстановлен?

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.