Вот это Алешино «упрись мы рогом» красноречивее всего. Вот на какой основе строится работа. Хорошо это или плохо? Наверное, не очень хорошо, «ненаучно». А только сбросить со счетов тот забываемый и не учитываемый порою факт, что работают-то люди, а не одни машины, нельзя. Лучше сделать его предметом науки.

Я приведу здесь эпизод из бригадной жизни. В свое время он прояснил мои взгляды на истинные и ложные ценности, которыми манипулирует человек среди людей... Было это в Сибири, в тайге, наша бригада сооружала небольшие корпуса пионерского лагеря, а рядом расположилась живописная деревенька, в ней жили шорцы — немногочисленный сибирский народ. Прораб нанял сторожить нашу будку с инструментами и кое-каким имуществом деда-шорца, смешного на вид, словоохотливого, очень древнего. Дед регулярно приходил к нам ночевать, но однажды, в день получки, загулял, ушел к своей старухе, а поутру по морозцу прибежал, опередив нас, как будто и не уходил никуда... Вскоре появился прораб, оглядел все — не хватало трех рулонов толя. Кто сторожил? Дед! Все ясно. А дед хлопал глазами, будто ничего не знал. «Не считал я!» — говорил. А мы думали: «Нарочно не считал! Вот хитрюга!»

Этот немудреный случай поразил меня напряжением, с каким развивались события. Прораб припер деда к стене: «Кому продал? Говори! А то в милицию повезу!» Шорец клялся, что не продавал. «Ах! Ната пыла пащитать!» — сокрушался он. А мы хохотали над ним с беззлобным бесстыдством. Кому он нужен, толь-то?!. Еще привезут с нашей могучей стройки тысячи рулонов! Мы были молоды, щедры, и только смех душил нас: надо же! Дед пропил толь!

— Эх, дед! — толкали мы его в бок. — Ах, дед! Бабке-то своей поднес?

Наконец наш прораб сказал: «Садись, поехали искать!»

Через час они возвратились. Оба какие-то странные. Молчат — никому ни слова. Минут через десять прораб не выдержал, сказал: «Толь-то продали за одиннадцать рублей трое наших ребят...»

Настала свинцовая тишина. Вот они, рядом стоят. Меж нами. Только что хохотали: веселый зубоскал-крановщик, бульдозерист — его дружок и моторист с нашей походной электростанции, голубоглазый красавец, который больше всех смеялся над дедом, показывая свои прекрасные, редкой белизны зубы.

Стыд пригнул наши головы. Мы глаз не смели поднять на старика. А он стоял, вертел из стороны в сторону головой на тощей шее и улыбался, как ребенок.

Наш старый прораб, ветеран Кузнецкстроя, вполголоса ругался. Мы только расслышали: «Под суд отдадим...» Потом, как обычно, мы сели в машину-коробочку и отправились, на воскресенье в поселок, по домам. А когда утром в понедельник возвращались в тайгу, узнали о событии, от которого оттаяли наши, настроившиеся на жестокий лад сердца: у одного из тех троих вчера родился сын...

С нами что-то произошло. Случайные люди, собранные из разных бригад, добровольцы, согласившиеся по неделе жить в глухомани, мы с того дня начали превращаться в бригаду. И я понял, наблюдая за своими товарищами, что они ценили превыше всего. Им, каждому, оказывается, было важно знать, кто они, что за люди. Хорошо ли им вместе?

В одесской бригаде я обнаружил ту же скрытую страсть, то же подводное течение к единству. Бригада, как чужеродные тела, выталкивала из себя рвачей, желчных эгоистов, единоличников... Мне рассказали про «студента», как называли одного рабочего, который учился в вечернем строительном институте и работал, по общему мнению, «исключительно», то есть хорошо работал, ничего не скажешь, но не любил людей. Когда он ушел в отпуск, все как-то вздохнули, а когда вернулся, его назад не взяли. Вот и пришлый сварщик увязывает на лавке свои вещи: щиток, железный «держак», еще что-то сложил в кучу, завернул все в брезентовую робу и опоясывает узел крест-накрест проволокой — в два и в три обхвата. Ребята толкутся тут же, задевают его ненароком, а он не замечает, закручивает. «На базар или покидаешь нас?» — спрашивает Саня, который за ним пристально наблюдает.

Уходит сварщик. Не прижился.

...О каждом из этих ребят можно было бы написать особо. О Николае-плотнике, самом трудолюбивом из них, у которого, кроме работы, еще две страсти: артист Водяной и рыбалка. О Сане-моднике, который, оказывается, поразительно рисует карандашом и в каждом общежитии, когда покидает его, оставляет на стенах свои картины...

И так каждый из этих девяти. Непохож, неповторим, а вместе они тоже некий необычный организм. Бригада.

...Вечером мы собирались выйти, как в море, в Одессу... Появился в дверях шикарный Вовчик и сказал: «Пошли прогуляемся! Мне эта каюта надоела...» На нем было джерсовое пальто с коричневым кантом, французские замшевые ботинки и фуражка капитана дальнего плавания — фуражка с крабом!

И мы пошли бродить втроем по вечернему городу. Справа Вовчик, как капитан, устремленный взором вдаль — на пол-Дерибасовской! Слева Алеша в старой рыжей кепке, глубоко натянутой на голову, по самые брови. В «Гамбринусе» неразговорчивый человек сказал нам: «Мэст нэт!» — и захлопнул дверь. В каком-то другом подвальчике мы вытянули через синтетические соломинки «по шарику» и пошли к порту. Там остановились под простертой рукой Дюка Ришелье. Вовчик смотрел в темную глубину, где мерцали огни и лежало подо, льдом Черное море. Алеша разглядывал залитый электричеством новый эскалатор рядом со знаменитой лестницей.

О чем думали эти ребята?

Я простился с ними в холодном троллейбусе. Они лихо спрыгнули в последний момент с задней подножки, наскоро сунув мне свои руки на прощание. Больше я их не видел.

Но теперь я мог представить их завтрашний день.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.