Время вносит свои коррективы в законодательство. Годы постепенно выявляют в нем недоговоренности, и издаются новые указы. А иные, напротив, устаревают или оказываются несостоятельными. Увы, формулировки статей Уголовных кодексов республик, предусматривающих наказание за уклонение от призыва в армию, звучат по-прежнему актуально.

Не может быть и речи о том, чтобы снять этот вопрос с повестки дня, коль скоро находятся еще молодые люди, считающие обязанность готовиться к защите Родины обременительной и досадной помехой на жизненном пути.

Железнодорожный вокзал города Фрунзе напоминал в этот день раскаленный гриль: так же жарко и то же неспешное кружение. Вершила его масса прибывших, отъезжающих и провожающих, подчиняясь особой вокзальной механике. И в нарушение ее законов притихла, переминаясь с ноги на ногу, толпа призывников, чьи стриженые головы еще более молодили завтрашних воинов. Прически — вот, пожалуй, и все, что есть у них пока общего, помимо дня отправки, такие они все разные... И каждый, наверное, думает: как-то оно там станется, куда забросит служба и какими они обернутся, эти 730 дней.

Скоро отправятся поезда... Этот последний эшелон призыва держит путь в Москву. А многие москвичи приедут на два года действительной службы сюда, в Киргизию.

Где-то здесь, недалеко от Фрунзе, между хребтами Таласе-Алатау и Киргизским — часть, в которой служил Вадим, сын моей дачной соседки. Все лето накануне призыва у Анны Николаевны только и разговоров было что о сыне. Хлопотала, «как бы Вадичку получше устроить», и без конца пытала меня насчет знакомого отставного генерала, «не поможет ли материнскому горю»:

— Понимаете, у мальчика чрезвычайно тонкая, ранимая натура, и вся эта армейская грубость, бесполезная муштра не для него... Сердце кровью

обливается, когда подумаю, что с его руками будет. Вы полагаете, он вновь сможет играть после двухлетнего перерыва? Хотя бы его по музыкальной части определить, все полегче как-никак... Да только виолончели-то в полковом оркестре нет, будьте уверены...

Самое удивительное, что наше дачное общество, обсуждая Вадимовы перспективы, в большинстве своем как-то незаметно настраивалось на тот же сочувственный лад, будто речь шла по меньшей мере о рискованной экспедиции на Северный полюс. Женщины дружно охали, выслушивая словообильные сетования Анны Николаевны на невнимательность и бесчувственность медиков, так и не обнаруживших «законспирировавшуюся» Вадимову язву желудка, о существовании коей «догадывалось» чуткое материнское сердце, и мрачновато соглашались:

— Да-а, там-то она даст себя знать. Солдатские харчи, Ан-Николаевна, далеко не ваш кубанский борщ, парень привык к домашней диете, теперь туго ему придется.

Не знаю, право, как обошелся несостоявшийся студент консерватории без фирменного семейного блюда, но вернулся — не узнать в крепком, по-хорошему уверенном молодце, мастере на все руки того сторонящегося солнца («избыточная радиация чревата раком, знаете ли...») паренька, которого я встречал июльскими вечерами у родника с неполными ведрами. Он и улыбаться-то стал иначе, не так застенчиво и виновато... Ну, а мамин борщ, по его словам, ест с еще большим аппетитом:

— Чего там, макароны да перловка — не ахти какие деликатесы. И вообще армия не сахар, особенно поначалу. Но там как-то быстро худые поправляются, а толстячки худеют, честное слово, хотя и одинаково все едят вроде... Но не это главное; что такое дружба, я ведь так и не знал, сейчас это понимаю, а теперь у меня есть друзья. Вот я и говорю, армия — лучшее, что было в жизни! — запальчиво уверяет меня недавний старослужащий с присущей его возрасту категоричностью.

А я и не собираюсь с ним спорить. Но что с мамой его тогда не поспорил, сейчас, пожалуй, жалею... Впрочем, толку-то, все одно, не было бы, наверное. Неблагодарное это дело — отстаивать право детей на неподдельную, единственно стоящую жизнь у чрезмерно заботливых родителей. Они не понимают, что, создавая тепличные (в нравственном аспекте прежде всего) условия для вполне уже взрослого «ребенка», оказывают ему медвежью услугу. Крылатая суворовская фраза «Тяжело в ученье — легко в бою» на самом деле не просто аксиома воинского искусства, а прежде всего жизненная концепция. Потому что жизнь — это и есть «бой», борьба за принципы, знания, Родину, семью, хлеб насущный, идеи, целостность своего «я». А служба в армии для вчерашнего мальчика обоснованно считается едва ли не основным уроком (без которого трудно стать надежным защитником Отчизны и основательной опорой семье) того многолетнего «учения», имя которому, с другой стороны, та же жизнь. Так что, на мой взгляд, папы и мамы, берегущие сыновей от «бремени службы», поступают не столько в ущерб интересам страны, сколько во вред своим чадам, а значит, и себе.

Опека эта принимает порой необычные формы. Признаться, я был обескуражен, узнав об истории, приключившейся этим летом в сказочно-синих горах, обрамляющих Чуйскую долину: в ряды Вооруженных Сил призвали... дочь чабана из дальнего аула. Если верить документам, а не глазам своим. Ларчик просто открывается: дальновидный родитель почти двадцать лет назад «позаботился» о родившемся джигите, зарегистрировав его как девочку.

Такие вот дела.

Но, по-моему, гораздо тяжелее приходится отцам, чьи сыновья «своим умом» приходят к выводу, что служба не про них. Каково отцу и сыну смотреть в глаза друг другу?

В истории Телека Темирова (здесь и далее фамилии лиц, понесших уголовную ответственность, изменены. — Е. А.) нет ничего примечательного, никакой изюминки. При рождении ему, как и его братьям, не отказали в принадлежности к сильному полу. Все шло до поры до времени как положено.

...Повестку на отправку ему вручить оказалось делом непростым.

Из показаний Т. Т. Темирова:

«Где-то в октябре милиционер привел меня в военкомат, я в это время сам хотел пойти туда, но не успел. В тот день был день рождения у кого-то, и я был выпивши».

Короче говоря, доставили, комиссию прошел, вручили «под роспись» повестку на отправку. Но не тут-то было.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.