— У меня тоже должна быть бронь! — срывающимся тенором выкрикнул гражданин, одетый не по сезону в тяжелый овчинный полушубок. — Я по вызову, летел двое суток.
Иван вошел в лифт, так и не услышав окончания одиссеи командировочного.
Вскоре, приняв душ, побрившись и надев свежую рубашку, Иван уже созванивался с приятелями, которые помогали ему в Москве приобретать дефицит, сувениры, необходимые для создания нормальной среды обитания. Работники гостиницы, начальство и рядовые сотрудники конторы по ремонту холодильных установок, где он расписывался за зарплату, женщина, с которой он в настоящее время жил, и множество
других нужных людей требовали внимания и расходов. Он неукоснительно придерживался принципа: никто никого просто так не любит, не уважает и не боится, чувства человеческие управляемы и должны быть как следует обеспечены, иначе они захиреют.
Иван, долгие годы выполняя указания хозяев: припугни, выбей, убери, мечтал найти своего «золотого теленка». Лебедев — кандидатура во всех отношениях идеальная. Осколок от разбитой корпорации, имеет деньги, одинок, его, Ивана, боится. Только и делов осталось, что найти место хранения кассы, остальное — пара пустяков. Правда, у старика один и очень серьезный недостаток: он находится в поле зрения милиции и прокуратуры. Насколько активно им занимаются, неизвестно, но без риска в таком деле не обойтись.
Иван позвонил Лебедеву и, услышав его голос, положил трубку.
Завтра, родименький, мы начнем с тобой последнюю партию этого затянувшегося матча.
На следующий день в двенадцать часов Юрий Петрович ждал Ивана на Центральном телеграфе. Лебедев сидел за столом и, тыкая ржавым пером «рондо» в пересохшую фиолетовую чернильницу, мечтал лишь о том, чтобы свидание не состоялось.
Когда утром Иван позвонил, Лебедев не рискнул предупредить его о возможном прослушивании телефона и не сказал, что придет без денег, мол, за спиной топают оперативники. Он вышел из дома в десять, около часа катался в метро, делал пересадки, выходил в последний момент из вагона и тут же уезжал в. обратном направлении, прекрасно понимая, что, если их разговор слышали, то все его маневры — сплошной идиотизм.
Около двенадцати притащился на телеграф, безразлично скользнув взглядом по окружающим, опустился на стул, попытался написать телеграмму на собственный адрес. У Лебедева имелся «паркер» с золотым пером, но ему доставляло удовольствие шкарябать бланк корявым «рондо», выцарапывая печатные буквы.
Перестройщики, думал Лебедев комкая испорченный бланк, куда вы без нас денетесь? В столице, на Центральном телеграфе, нечем писать!
В половине первого он вышел с телеграфа и зашагал домой. Иван не явился, матерый зверь всегда чует западню. А может, ничего и не чует, все придумываю, позвонит позже, передоговоримся, успокаивал себя Лебедев, шествуя по улице Герцена.
Когда Юрий Петрович пришел домой, Иван на кухне пил чай и читал газеты. Больше всего Лебедева потряс не сам факт присутствия гостя, а чай, газеты и очки в массивной оправе, которые Иван поднял на лоб при появлении хозяина.
— Иван, — пробормотал Лебедев и, окончательно смешавшись, добавил: — Здравствуй.
— Какие беззакония творят судейские, — Иван укоризненно посмотрел на Лебедева, — ведь абсолютно невинных сажают, друг дружку хватают, оторопь берет. Присядь, — Иван стал наливать чай в загодя приготовленную чашку. — Тебе покрепче?
Лебедев не ответил, сел за стол. Иван, не обращая на него внимания, продолжал читать.
— И чего перед человеком расшаркиваться? — Иван снял очки, отложил газету. — Если он два года только под следствием до суда сидел? В законе точно определены сроки, а товарищи, как и мы с тобой, на закон плюют. Однако мы сдельно работаем, а они оклад получают. Нет справедливости.
— Справедливости, уважаемый, в природе не существует. Да и понятие давно устаревшее.
— Шея не болит? — спросил неожиданно Иван.
— Что? — Лебедев непроизвольно потер шею. — Есть немножко, отложение солей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Владислав Ходасевич: возвращение поэта
В Манеже прошла Всесоюзная выставка молодых художников, посвященная 70-летию ВЛКСМ
Гундрун Паузеванг: Прабабушка на демонстрации. Великолепная идея