"Белый папуас" с Берега Маклая

Русское студенческое землячество в Гейдельберге насчитывало 150 человек на три тысячи тамошних студентов. А всего в городе было тогда около 15 тысяч жителей. Русские студенты вовсю пользовались свободным доступом к бесцензурной прессе на родном языке и с началом польского восстания разделились на две противоборствующие партии. Миклуха встал на сторону «герценистов», сочувствовавших восставшим полякам. Его бывший учитель поляк Миклашевский познакомил Николая с польскими студентами, и он даже пытался изучать польский язык.

Мать решительно воспротивилась этому, советуя сыну лучше совершенствоваться в английском языке и получить инженерную специальность. В Гейдельберге Миклуха записался на лекции по геометрии и тригонометрии, прослушал также курсы политической экономии, новейшей истории, государства и права, чем вызвал упреки матери. Присылаемых ею денег на обучение едва хватало, и Николай, по воспоминаниям его сокурсников, очень нуждался.

Екатерина Семеновна опасалась полицейского преследования сына в России и велела ему на каникулы ехать в Шварцвальд, где он мог заодно поправить слабое здоровье. Вернувшись, Миклуха прилежно изучал физику, химию, геологию, а наряду с ними – философию, уголовное и гражданское право. Его политические взгляды сформировались под влиянием идей утопического социализма Сен-Симона и Чернышевского, роман которого «Что делать?» он привез с собой в Гейлельберг. Весть о гражданской казни Чернышевского глубоко потрясла впечатлительную натуру будущего первооткрывателя. Он попросил мать прислать ему фотопортрет революционного демократа и затем перерисовал его.

Разгром в России демократического движения 60-х годов расколол зарубежное русское студенчество. Умеренные вернулись на родину и поступили на службу. Радикалы перебрались в Швейцарию из-за усилившихся в Великом герцогстве Баденском гонений полиции. Николай Миклуха в 1865 году тоже оставил Гейдельберг, поступив на камеральный факультет Лейпцигского университета, готовивший управляющих для сельскохозяйственных ферм и лесных угодий. Параллельно продолжал «зондировать» разные науки в поисках своего призвания.

В октябре 1865 года Николай фон Миклухо (так он теперь стал именовать себя в документах) подал заявление на медицинский факультет Йенского университета, который привлек его пропагандой дарвинизма. Помимо медицинских курсов оплатил также лекции по основам сельского хозяйства, астрономии и телеграфии, но в дальнейшем перестал отвлекаться и сосредоточился на профильных предметах. В результате долгого корпения над микроскопом даже заработал «легкий паралич левой половины лица». Его научный наставник Эрнст Геккель, называвший Миклуху своим усердным помошником, навещал Николая в больнице и писал родным, что «должен заботиться о русском студенте, у которого нет в Германии никого».

Русских студентов в Йене насчитывалось не более 30 человек, землячества они не образовывали, и Миклуха с ними почти не общался. Зато завязал знакомство по переписке с местными девушками через газетные объявления (что там практиковалось). С одной романтической особой, дочерью его профессора статистики, музицировавшей на фортепиано и изучавшей русский язык, переписка продолжалась несколько лет.

Во время клинической практики вспыхнул роман между Николаем и его пациенткой, которая умерла и завещала ему по тогдашней моде собственный череп. Он сделал из него настольную лампу с подпоркой из локтевых костей, как было принято у медиков, соорудил на своде черепа фитиль, установил сверху зеленый абажур и возил с собой эту лампу во всех путешествиях.

Одним из спонсоров научных экспедиций Миклухло-Маклая станет князь Александр Мещерский, тоже сидевший в свое время в Петропавловской крепости. Он учился вместе с Николаем в Йенском университете и подружился с ним. Они даже снимали комнаты по соседству, в доме знакомого пекаря.

А до далеких путешествий было уже рукой подать. В марте 1866 года Э.Геккель закончил обширную монографию «Общая морфология организмов» и решил совершить экспедицию на Сицилию для изучения средиземноморской фауны. В команду он пригласил двух своих студентов – Германа Фоля и Николая Миклуху. Однако австро-прусская война, а затем начавшаяся эпидемия холеры в Южной Европе заставила изменить маршрут экспедиции. В середине ноября ее участники отплыли на Мадейр, а оттуда – на Канары. Но и с островами архипелага морское сообщение из-за холеры оказалось прерванным. Выручил прусский фрегат «Ниоба», совершавший учебное плавание. Его командир оказался племянником йенского профессора ботаники и согласился взять команду Гекккеля на борт. Начиналась удивительная эпопея русского ученого-путешественника.

Налетевший шторм затянул плавание до острова Тенерифе вместо 30 часов на четверо суток. Едва выгрузившись в гавани, команда развернула бурную деятельность по сбору прибрежных рачков, медуз и радиолярий. Тогда-то Миклуха и открыл новый вид губок, которому дал свою вторую фамилию. Местные жители весьма настороженно отнеслись к германским зоологам, приняв их не то за австрийских шпионов, не то за колдунов. Арендованный дом кишмя кишел насекомыми и крысами. Геккель с чисто немецким педантизмом подсчитал, что в январе убил 6000 блох.

Решили возвращаться в Европу. Сделать это можно было только через Марокко. Добрались туда на английском пароходе. Миклуха и Фоль решили воспользоваться случаем и объехать султанат. Купив арабские костюмы и наняв переводчика-проводника, они с торговым караваном верблюдов достигли Маракеша. Там Николай увлекся изучением быта и жизни берберов. А когда путешественники вернулись в Европу и остановились по пути домой в Мадриде, он заявил, что хочет пожить некоторое время в цыганском таборе, где сильно заболел.

Обратно в Йену Миклухо-Маклай приехал в мае 1867 года уже совсем другим человеком. Уже в июле того же года в редакцию Йенского журнала «Медицина и естествознание» поступила первая статья ученого, посвященная рудиментам плавательного пузыря у селахий и подписанная фамилией «Миклухо-Маклай». Год спустя Николай окончил университет и, продолжая ассистировать Геккелю, занялся разработкой морфологии губок и эволюцией нервной системы млекопитающих.

Идеи молодого ученого заинтересовали ведущих европейских нейрофизиологов. И все же кабинетная научная деятельность и работа на кафедре не могли заслонить в душе Миклухо-Маклая пробудившуюся тягу к дальним странствиям, особенно в малоизвестных регионах планеты, где были возможны крупные открытия. Ему очень хотелось заняться перспективными направлениями географических исследований. Он попросился в готовившуюся первую германскую антарктическую экспедицию, но получил отказ. Отказом ответил также шведский полярный исследователь А.Норденшельд, которому Николай Николаевич предложил себя в качестве участника его экспедиции.

Тогда он решил совершить самостоятельное путешествие на Сицилию, куда два года назад не попал с Геккелем. Однако к этому времени у него не осталось даже денег на оплату долгов за жилье. Мать была непреклонна, и осенью 1868 года ученому пришлось бежать в Италию от кредиторов, попросив вести свои финансовые дела студента К.Модзалевского. Всю оставшуюся жизнь Миклухо-Маклаю будет суждено бороться с нехваткой средств на прославившие его имя экспедиции.

Сентябрь он провел в Италии. Подружившийся с ним другой ученик Геккеля, немецкий зоолог-дарвинист Антон Дорн в средствах стеснен не был и в середине октября приехал к нему в Мессину, где его русский коллега обнаружил в прибрежных водах новую разновидность известковых губок. Дорн снял несколько комнат в Палаццо Витале, поселил Николая у себя и оборудовал во дворце полевую лабораторию. Там он занимался ракообразными, а Миклуха – морфологией губок и анатомией мозга рыб.

В январе следующего года они совершили совместное восхождение на вулкан Этну, но, не дойдя трехсот метров до кратера, сорвались с ледяного поля, причем Дорн сильно расшибся. Наградой ему стало знакомство посредством Николая с бывшим саратовским губернатором Егором Барановским, который подал в отставку в знак протеста против жестоких мер по подавлению Польского восстания. Спустя несколько лет Дорн женился на старшей дочери Барановского.

Через месяц после памятного восхождения Миклухо-Маклай узнал из газет о строительстве Суэцкого канала и загорелся идеей описать фауну Красного моря (в то время практически неизвестную) до того, как она начнет подвергаться воздействию средиземноморской фауны. По его подсчетам, минимально необходимая на экспедицию сумма составляла 500 рублей. Через брата Сергея он упросил мать прислать денег и в марте того же года отплыл в Александрию.

Стартовать Николай Николаевич собирался из Каира и разработал в столице Египта план создания биологических станций, для одной из которых выбрал Джидду. Визит туда совпал с большим хаджем. Русский путешественник обрил голову, нарядился в бурнус, выучил несколько арабских слов и для вида даже начал исполнять некоторые мусульманские религиозные обряды, хотя никого не смог этим обмануть. Хуже было другое. По пути в Суэц Миклухо-Маклай испытал первые приступа малярии, сделавшейся отныне его неразлучной спутницей.

Превозмогая изнуряющую болезнь, он добрался до Джидды, поселился у французского коммерсанта, покоренного энтузиазмом молодого ученого, нанял лодочника и ежедневно отправлялся к коралловым рифам и оставался там до заката. Палило нестерпимое солнце, от блеска воды резало глаза, кожу стягивала соляная пленка... И так почти 20 дней. Закончив морские исследования, он перебазировался в Массауа, затем в Суакин. Условия для работы оказались тяжелые. Столбик термометра даже ночью не опускался ниже +35 градусов по Цельсию. Мало-мальски сносного жилья чаще всего не было, приступы малярии не прекращались, от пыли пустыни разыгрался коньюнктивит.