Белые астры

Я очень не любила в Валентине это качество. Обвиняла ее в черствости и бессердечии, доказывала, что поступает она эгоистично. Я и до сих пор считаю, что нельзя не щадить хороших человеческих чувств, надо обходиться с ними осторожно и бережно. Конечно, девчата над этими моими убеждениями только смеются. На тебя, говорят, случайно кто - нибудь взглянет, а ты потом ночь не спишь. О любви фантазируешь...

И еще не нравилось мне, что Валентина как - то уж слишком дорожит своим не появившимся еще чувством. Словно кто - то один во всем мире достоин ее внимания. И этот единственный человек должен быть особенным: умным, талантливым, красивым, мужественным... По крайней мере не таким, как ребята с нашего курса. Я считала, что такого человека ей и не встретить, и в душе очень жалела подругу. Плохо ведь, если человек проживет всю жизнь не любя. А Валентина и так старше нас всех. Ей уже двадцать пять лет.

... Мы с Зоськой подивились на странное поведение Валентины. Решили, что она растерялась от счастья. Наверное, бывает так в жизни: ждет человек своего счастья, мечтает о нем, зовет его, видит, какое оно должно быть. А придет к нему это счастье, и окажется вдруг, что оно больше и лучше, чем виделось издали, что человек не готов принять его. Не вместится оно, такое, в его сердце. Как перед таким счастьем не растеряться, как не испугаться его!

Мне кажется, есть даже люди, которые от большого счастья откажутся. Откажутся и возьмут себе маленькое, удобное, на которое другой не позарится, которое не надо беречь, за которое не надо драться, которое просто - напросто дешевле стоит. Это я не о Валентине говорю. Это я так, к слову.

А ей... Ей большое счастье, как и большое чувство, по плечу.

... На лекцию мы с Зоськой в этот раз опять опоздали.

- Когда же он наконец приезжает? - теребили мы Валентину, и она всякий раз неопределенно отвечала:

- Скоро, в этом месяце.

Зоська беспокоилась больше других. Выпросила у технички два чахлых цветка и поставила их на подоконник. Купила репродукцию «Неутешного горя» Крамского, вставила в рамку и повесила над кроватью Валентины.

Я как глянула на эту репродукцию, так и обмерла. Стоит убитая горем женщина в черном платье и грустными - грустными глазами смотрит на нас с Зоськой.

- Ты с ума сошла! - только и могла проговорить я. - Выбрала тоже...

- Не выбрала, - тихо сказала Зоська. - Там только одна эта картина и была.

... Зоська еще раз спросила: «Когда?», - и Валентина ответила наконец: «Завтра!»

Назавтра мы все готовы были встречать Бориса. Поезд из Ленинграда приходил в шесть вечера, а в четыре Зоська уже вертелась у зеркала, примеряя то мой берет, то Ритину шляпку, то свою клетчатую косынку. Она все не могла решить, что ей лучше к лицу, нервничала, меняла прическу. Рита не выдержала и зло заметила:

- А ведь ты, Зоська, между прочим, совсем не признаешь мужчин. И понравиться никому не хочешь.

Зоська покраснела, швырнула на стол Ритину шляпку.

Меня возмутили Ритины придирки.

- Человек всегда должен стремиться к красивому. Во всем. Даже в прическе! - вызывающе сказала я ей. - Великий русский писатель Чехов...

- Помолчи! - отмахнулась от меня Рита. - Без тебя знаю!

Я все - таки сказала, что о красоте говорил Чехов. И еще добавила, что Борису, конечно, приятнее будет найти Валентининых подруг привлекательными. Я надела свое самое красивое платье и приколола к нему букетик искусственных фиалок.