Больше уже никто не произносит ни слова. Я даже стараюсь не дышать, притворяясь, будто сплю. А то Зоська опять может привязаться.

После такого разговора мне всегда становится грустно. Во мне поднимается обида на девчат, и я даю себе слово не рассказывать больше им о своих сердечных делах.

А утром Зоська сама первая заводит со мной разговор, сама наливает мне чай, намазывает булку маслом и разрешает, если я действительно пойду когда - нибудь с комсоргом в театр, надеть ее модный спортивный костюм с тремя замками - кмолниями» на курточке.

Я пытаюсь отвечать как можно сдержаннее и замечаю, между прочим, что в спортивных куртках, на сколько бы замков они ни застегивались, в театр идти неприлично. Налитый Зоськой чай пью нехотя и оставляю недопитым... Но когда Зоська за пять минут до начала лекции начинает рыться в тумбочке и не находит там своих тетрадей, мне становится ее жаль. Я бросаюсь по очереди ко всем другим тумбочкам, переворачиваю в них все вверх дном и обязательно нахожу Зоськины вещи. На то, чтобы отчитать ее за неаккуратность, уже не остается времени. Мы бежим через двор в учебный корпус и с улицы слышим заливистый нетерпеливый звонок.

Рита и Валентина давно в аудитории. Они уходят вдвоем, не дожидаясь нас, и всякий раз, когда мы опаздываем, возмущенно шепчутся и бросают на нас уничтожающие взгляды.

Так мы и живем. Вернее, так мы жили прежде, до нынешней осени. В сентябре, в первые дни занятий, у нас произошло вот что.

Утром, когда мы с Зоськой еще пили чай, а Валентина и Рита уже собирались идти в институт, в дверь громко и настойчиво постучали. Рита открыла, вышла в коридор и тут же весело крикнула:

- Валентина, пляши! Телеграмма - Валентина вышла в коридор и вернулась сияющая. Положила на ближайшую к двери кровать книги, спокойно раскрыла телеграмму и внезапно переменилась в лице. Потом испуганно взглянула на нас и, как была, без книг, без шапки, выбежала на улицу.

Мы растерялись. А когда выбежали следом, Валентины во дворе уже не было. На лекциях в этот день ее не было тоже.

Валентина вернулась домой ровно в двенадцать и, не взглянув на нас, сразу же выключила радио и погасила свет. Пальто сняла в темноте, на ощупь прошла к своей кровати, разделась и, не проронив ни слова, легла. Мы тоже промолчали и уснули на этот раз, так и не поговорив о любви.

Утром Рига напрямик спросила Валентину:

- Что в телеграмме?

Валентина долго молчала, и мне представились в это время самые ужасные картины. Тяжело заболела мама... Попал под трамвай ее младший шустрый братишка... Умер Борис!... При этой мысли я ощутила вдруг такой холод, что схватила со спинки стула Зоськин шерстяной платок и закутала в него плечи.

Валентина молчала, а Рита с мольбой в голосе упрашивала ее:

- Скажи, не скрывай от нас... Может, помочь сумеем.

- От кого... телеграмма? - вставила осторожно Зоська.

Валентина вздрогнула и опустила глаза.

- От Бориса...

Мне стало еще холоднее.

- Ну? - чуть слышно проговорила Рита. Валентина с трудом подняла голову и так же, с трудом, улыбнулась.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.